Молчащий

Плакал Алёшка тихо, по-мужски сдержанно, положив голову на мокрую и холодную грудь отца.

Отец ушёл, оставив жене четырёх сыновей.

Алёшка стал старшим мужчиной в семье и хозяином чума. Трудно было, особенно в первый год. Сказывалась интернатская избалованность и изнеженность. И если бы не Пасса с Себеруем, Алёшка сейчас не стоял бы прочно на земле, как говорят ненцы. Несколько месяцев подряд он не приносил с охоты ничего. Однажды нашёл в капкане песца, а рядом человеческие следы. Кто-то подложил ему добычу. Пожалел, значит. Тогда Алёшка впервые после смерти отца заплакал, и у него дрогнула рука, подбиравшая чью-то милостыню.

Алёшка загрустил. Долго глядел в ночное небо, чувствуя рядом тепло собаки. Она всегда устраивалась у него под боком, что особенно хорошо в буранные дни. Вот кому не о чем думать. Погоняла оленей — и отдыхай себе спокойно. Как говорится, сердце молчит и душа не тревожит.

нико проснулась поздно. На улице лаяли собаки, слышались оживлённые голоса, плач маленьких оленей. Торопливо оделась и вышла. У самых дверей столкнулась с большим быком. Тот испуганно отскочил, остановился и, казалось, с любопытством посмотрел на чёрного человека (Анико была в пальто чёрного цвета).

Подошёл Себеруй. Они с Пассой издали наблюдали встречу Анико и Тэмуйко.

— Это олень твоей матери.

— Он меня почему-то испугался.

— Ещё не знает, поэтому и убежал. Попробуй ему хлеба дать.

Себеруй достал из-за пазухи кусок хлеба.

Тэмуйко при виде лакомства заволновался. Сделал несколько шагов навстречу, но опять остановился. От незнакомого человека тянуло неприятным, нетундровым, запахом.

Анико шла к нему, держа хлеб.Мамин олень. Его ласкали её руки. Он хорошо знал маму, может, и любил. Хотелось шепнуть ему ласковое слово, погладить по стройной шее.

Но Тэмуйко, развернувшись, ушёл к стаду и затерялся среди оленей.

Анико растерянно оглянулась на отца.

— Он привыкнет к тебе. Пусть немного погордится.

Себеруй улыбнулся. Ему понравилось, что дочь огорчена. Значит, не совсем чужая.

— Пойдём. Я покажу тебе твоих оленей.

— Моих? Разве у меня они есть?

— У тебя их много, дочь. Третья часть стада твоя. Да, старик один, умирая, завещал тебе своих.

— А зачем мне олени?

Себеруй не ответил. Но Анико поняла, что её приезд он принял за возвращение навсегда. И верит в это. Но оставаться в тундре глупо. Это означает, что надо переучиваться жить. Перестраивать себя. Ломать всё, что достигнуто за четырнадцать лет?! Зачем тогда надо было учиться?

Праздник в стойбище — редкое явление. Здесь не празднуют даты. А вот удачная охота — праздник, сын у кого-нибудь родится — самый большой праздник. Гость приедет — всем радость.

Правда, за последние годы появились Дни рыбака и оленевода. Но их не особо почитают. Для бездельников лишний повод выпить.

Себеруй велел Пассе и Алёшке заколоть двух годовалых бычков. Туши разделали на речке, где снег был чище.

Анико сидела рядом с отцом на нарте, наблюдала за приготовлениями. Повернулась к отцу. Он нюхал табак. Вспомнила вчерашнюю встречу с ним, грязные усы, своё отвращение и ужас. Стало стыдно за себя, и Анико опустила глаза. Увидела, что пальто в шерсти. Испугалась: а вдруг и вши есть? Хотела сорвать пальто, выбить его о снег. Удержалась. Сделать так — значит опять оскорбить отца.

Анико осталась сидеть, только сжалась и незаметно подобрала под себя полы пальто.

Около оленьих туш стали собираться соседи.

Поднялся и отец.

— Пойдём.

«Отказаться? Нет. Получится нехорошо».

Они прошли к месту пира. Перед ними расступились.

Анико неловко села на корточки. Отец подал ей нож с тонким лезвием. Анико поискала взглядом хлеб, но не нашла.

«Хоть бы немножко съесть».

Себеруй подал дочери кусочек сырой печени... Он вспом-

нил, что маленькая Анико очень любила печень; покойная жена, бывало, забирала её всю и солила, чтобы потом давать дочери.

Анико густо посолила кусочек, стараясь выглядеть спокойной. Рот был полон соли, и всё же запах крови чувствовался сильно. «Надо выдержать, надо выдержать...» — думала Анико.

Когда с куском печени было покончено, все заулыбались, да так приветливо, что Анико чуть не заплакала. Значит, переживали за неё, понимали.

А гости уже ели. То, что губы и подбородки были запачканы кровью, теперь не казалось противным, а вся картина праздника дикой. Ненцы питались так испокон веку, и, может, ещё много лет пройдёт, а сырому мясу они по-прежнему будут отдавать предпочтение.

Алёшка отгонял оленей на пастбище, но сцену с кусочком печени застал и обрадовался за Анико.

Анико больше не ела, а, устроившись поудобней, смотрела на земляков и старалась понять, как они могут жить тут. Ни кино, ни театров, ни книг. Чем они живут? Задумывался ли кто-нибудь из них, ради чего он появился на свет? Маленькие, некрасивые, а круглые капюшоны малиц делали лица мужчин похожими на физиономии каменных Идолов, которых Анико помнит с детства.

Почти у каждого озера, в котором отец ловил рыбу, гордо полулежали каменные хозяева озёр.