Молчащий

— Правильно, нельзя. Я сам ломал седую голову над этим, — Иван Максимыч развёл руками, поднялся. — Пойдём спать. Может, завтра будет вертолёт, улетишь... домой. Павла что-то долго нет. Обещал ещё вчера приехать.

— А он куда уехал?

— Свадьба у кого-то, так его дружкой пригласили. Пойду, устал я.

— Идите, я посижу ещё.

— Сиди, только надень Павлову шубу, а то простынешь.

Анико ещё с час сидела на крыльце и уже собралась

уходить, но одна сценка у магазина заинтересовала её. Пьяный пожилой ненец держал в руках красивого песца й что-то говорил, вернее, пытался сказать, стоявшему рядом продавцу. Тот отчаянно мотал головой и порывался уйти. Ненец хватал его за руку, за полу куртки и показывал пять пальцев. Затем начал уменьшать: четыре, три.

Продавец всё мотал головой и улыбался. Наконец ненец показал два пальца. Продавец удовлетворённо кивнул, и оба скрылись в магазине.

Анико поняла, что между ними шёл торг. «Интересно, чем это кончится? Если я не ошибаюсь, то за песца этот дурак согласился получить не то двадцать рублей, не то две

бутылки спирта. Подожду», — решила она, прислонясь спиной к двери.

Ждать пришлось недолго... Пожилой ненец со счастливым видом любовно держал в объятиях две бутылки.

— Вот это да! — Анико аж привстала. — Надо же, как ловко.

Продавец направился к другой группе. Шёл твёрдыми шагами, чуть заметно размахивая правой рукой.

Анико вскочила:

— Подождите...

На неё глянули красивые холодные глаза. Очень холодные и совершенно трезвые.

— Вы его сейчас обманули.

Глаза вдруг опьянели. Забегали, как мыши, спрятались в зарослях ресниц.

— Тебе надо что-то купить? Я сейчас... Вот сейчас.

— Нет, мне ничего не надо, но вы обманули вон того, — повторила она, кивнув на ненца, уже щедро улыбавшегося и угощавшего всех, кто подходил к нему.

— Я сейчас, только вот... — опять забормотал продавец.

— У-у, Урод, своих же грабишь.

— Своих же грабишь, — пропел продавец на мотив «Шумел камыш» и, пошатываясь, пошёл дальше.

Уснула Анико поздно, под самое утро. Сидела на кровати, прислушиваясь к крикам и песням с улицы, вспоминала разговор с Иваном Максимычем, глупое лицо обманутого ненца и всё время видела перед собой холодные глаза продавца.

дому подъехали нарты, запряжённые четырьмя быками пёстрой масти. Анико видела из окна, как хозяин ловко остановил оленей, взбежал на крыльцо и скоро показался в дверях. На нём была малица с синей оторочкой, на ногах кисы, расшитые красным и жёлтым сукном, охваченные чуть пониже колен красивыми подвязками. Подпоясан он был браво, с некоторым вызовом даже и щегольством. Анико внимательно всмотрелась в него.

— Здравствуйте, Анико, — поздоровался на ненецком языке вошедший.

— Это вы?! — узнала она Павла.

— А что, не похож?

— Совсем как ненец. Я сначала и не узнала вас.

Павел, довольный, засмеялся. Анико искоса быстро

взглянула на него.

— Чья это упряжка? — спросила она, любуясь гладкими быками. Они напоминали ей Тэмуйко.

— Моя.

— То есть?

— На самом деле моя. Нарты сделал сам под чутким руководством Ивана Максимыча, оленей подарили в стойбищах, упряжь одолжили парни, пока своей не заимею... — Павел улыбнулся, повесил на гвоздь кисы. Длинные чёрные пряди волос падали на лоб, и он откидывал их лёгким движением головы.

Анико замолчала. Отошла от окна и, сев на стул, несколько секунд смотрела на угол печки, чувствуя, что опять появилась тревога, похожая на вчерашнюю.

Что случилось? Почему несколько дней подряд тихо, крадучись, подходят сомнения? Кто этот парень, собирающий ненецкие сказки? Сильно покраснев, Анико подошла к Павлу и, чуть заикаясь, спросила:

— Зачем вы собираете сказки и яробцы?

Павел умывался. Замер. Выпрямился.

— Первое — они очень древние и правдивые. По ним можно писать историю народа и судить о его культуре. — Павел, вытирая лицо, смотрел на Анико серьёзно и немного грустно. — И второе — старики умирают, и скоро может получиться так, что в тундре не останется ни одного, кто будет помнить о старом искусстве ненцев.

Он достал из кармана пиджака трубку и, глядя перед собой, помолчал.

Яробцы — это подлинное искусство, их должны слушать не только ненцы, но и другие народы, а они всё ещё вековыми пластами лежат в памяти одних стариков.

Павел забыл о трубке и, чуть прищурив глаза, вопросительно посмотрел на Анико, а она, сама удивившись своей смелости, спросила:

— Зачем вам это? У вас свой народ.

— Сейчас многие ненцы хотят понять, как дальше жить... Сколько проблем: дети-школьники должны жить с родителями какие-то два с половиной месяца, а все остальные девять месяцев — в интернате: появились совхозные стада, геологи, нефть, буровые. Ненцы растерялись. Внешне вроде спокойны, как всегда невозмутимы, но я знаю: в душе у каждого тревога — что будет? Куда уходят наши дети, почему рассыпаются под бегом времени роды? Некоторые сомневаются: останется ли на земле такой народ — ненцы? Конечно, останется. Но каким он будет? Вот вопрос, который тревожит каждого ненца. И если сейчас не помочь...