Путь А.Неркаги — преодоление нового рабства на планете с его техногенной машинерией, возвращение в отчий дом, очищение души и сопричастность к крестным мукам Голгофы — мучительным и долгим, —- без которых мы прощены не будем. Четыре книги — четыре ступени очищения, когда на последнем этапе все, в принципе, необходимые человеку блага и вещи цивилизации служат ему, помогают ему в добром круге существования, а не закабаляют его.
Четыре книги — четыре шага прочь от страшных кошмаров-катастроф XX века: ядерной, экологической (трагедия нашего внеприрод-ного, внеестественного существования), народно-исторической (забвение, по Пушкину, любви к отеческим гробам, когда тени- забытых предков в клипово-триллер-ном дурмане кощунственно преобразуются в упырей и вурдалаков, в монстров и взбесившихся роботов-убийц) и, наконец, этической, когда зло заполонило мир и для хохмы рядится в добрые одежды ^ когда отринут (по Новому Завету) священный дар человеческой жизни. Метатекст А.Неркаги (вне ее повести) выносит приговор дурной бесконечности нашей перегруженной урбанистической цивилизации, в которой уже давно нет места элементарному гуманистическому началу, крепкой семье, приносящему радость и благополучие, труду, свободному и гармоничному развитию личности.
Современные; исследования показывают, что свыше половины городских школьников больны: они невропаты. Учебные программы перегружены. Свыше двух третей сведений, которые вдалбливают ребятам в школе, никогда не пригодятся им в жизни. Уже дело дошло до того, что для многих детей, попавших в обстановку естественной и не загаженной цивилизацией природы, такие встречи оборачиваются драмой. Марево июньских трав поражает их аллергией, печеная картошка на костре вызывает расстройство желудка. Я уж промолчу про озоновые дыры, хлорированную воду, чадящие бензиновым перегаром улицы, балдение около телеэкранов... Счастливых детей я видел лишь... в изоляции от нашего суматошного мира — в областном детском реабилитационном центре «Крепыш», заменившем им родителей и тепло отчего дома...
«Анико» — повесть о возвращении на малую родину. Ее героиня не отвергает урбанистику. Ей повезло — ее гены не пережили страшной мутации, ее разум различает плюсы и минусы городского технологического образа жизни. Ее родовая память оказалась сильнее разрушительных процессов, и тщательно просеянные новые знания она с пользой применит в тундре. Ведь красота современности не в безликих стандартах и социальных масках, которые мы вынуждены таскать на себе и днем и ночью. Красота мира в радуге народов и культур, а не в подавлении малого, особенно новыми империями зла, в какие бы демократические одежды они ни рядились: Анико «взяла Идола и несколько минут стояла неподвижно, понимая, что приняла сейчас душу отца, матери, деда и всех, кто жил на земле до нее. Не Идола отец передал ей, а право, святой долг жить на родной земле и быть человеком».
«Илир» — звездный мальчик в северных просторах, как наше одинокое солнце, затерявшееся на периферии нашей галактики. Повесть — предупреждение о социальной несправедливости, о том, что и в среде северных народов не все ладно устроено. Но это и повесть о возможной народно-исторической катастрофе, способной куда быстрее разрушить общее жизнеустройство ненцев, их социальные отношения по сравнению с «Большой землей».
«Белый ягель» — долгое прощание с народным эпосом, поиск спасения от этической катастрофы, когда отчуждение новых поколений от веками испытанного и давно установленного канона ненецкой жизни, ее нравственного распорядка, с жутким ускорением убивает людей.
«Молчащий»... Это для меня не повесть. Это, по признанию А.Неркаги, 15-летний путь к Господу, о, она смогла сдержать удар, хотя все злые силы мира — природные и техногенные — трепали ее тело, душу, совесть. 15 лет неимоверных нравственных страданий, бессилие от невозможности вмешаться в большой российский и свой народный мир, стоическое терпение на фоне надругательств над хрупкой и близкой небесам северной ойкуменой наших всесильных и безжалостных нефтегазовых королей, люмпенов, архаровцев в лжеадидасах и в кабинах «магирусов». Пьянь, наркотики, плач детей, отрываемых органами народного образования от родной семьи, поверхностное усвоение опасных даров чужой цивилизации, личные драмы не сломили А.Неркаги: «Я не прошу у читателя прощения за эту повесть. Многие меня осудят. И суда не боюсь. Знаю только одно. Если бы не написала, то предстала бы перед Судом Отца. За трусость, за низость Духа, за Безверие».
Не творить — нет худшего наказания. Не любить — нет горестней участи. Эти слова А.Неркаги возвращают и ей, и читателям, и всем людям земли священный дар человеческой жизни. Сотворение себя под низким небом Ямала, до сих пор непонятного пришельцам без совести и веры, высоколобым интеллектуалам и так называемым ученым спецам по народам Крайнего Севера.