Молчащий

Советская власть с её сущностью вошла перед ненцами в форме сельского Совета. Первая помощь, какой бы она ни была, шла из Совета. Доброе слово утешения, единственную магическую буханку хлеба, одного оленя, худого, еле стоящего на ногах, но всё же оленя, — всё мог дать добрый Совет. Защитить от ярого голода, отвести беду, если ничем нельзя помочь, внимательно выслушать — на всё это был готов Совет. И хотя давно прошли те времена и теперь в посёлке «советы» менялись почти ежегодно, как прохудившиеся рукавицы на малицах, всё же былая слава их жила в глубине людских дум, и Вану именно поэтому и ехал.

Скованный своими мыслями, Вану не замечал, что вслед ему за нартой пристроилась ещё одна. Она ехала также быстро, останавливалась очень редко и стояла тоже недолго. Четыре белых быка бежали легко, дышали незапалённо, видимо, седок запряг тоже не последнюю упряжку.

Когда дыхание оленей приблизилось, Вану удивлённо оглянулся и уж совсем удивился, узнав и оленей, и сидящего на нарте. Молодой сосед не отвёл взгляд, хотя Вану видел, каких усилий ему это стоило. Что ж, по-мужски. Мужчина, отводящий взгляд, всегда похож на зверя, не знаешь, как себя поведёт. Но куда он едет? Куда едет ясно, — одна в посёлок дорога. Утром, когда встретились в загоне для оленей, и заметив, что Алёшка связывает вместе четырёх белых быков, Вану не задал вопроса: в какую он дорогу собрался.

Четыре белых оленя — не простые олени. Таких не запрягают на охоту и тем более по дрова. На таких оленях, как четыре белых быка, охо-хо, ехать можно только за счастьем. В стаде они самые красивые, с ними не могут соперничать даже его олени, вот эти, которые сейчас, почувствовав за спиной сородичей своих, побежали ещё грациозней. На свадьбу, за невестой сосед запряг не их. Хотелось оглянуться опять, будто на лице Алёшки он мог увидеть то, куда и зачем он едет на оленях, которых запрягает лишь раз в год.

Таких оленей не рука запрягает у мужчины, а душа. Вану это знал по себе. Ведь он сам не запряг сегодня беззубых стариков, а свою гордость. А груз на нарте — всего лишь слово о беде. И не нужно спрашивать у соседа, куда он едет. И Вану взмахнул хореем так, слегка, только воздух пошевелил, и олени понеслись, играя точёными лёгкими ногами.

Сзади Алёшка облегчённо вздохнул. Он опасался, что сосед остановится, может, и не спросит, куда и зачем, но сама остановка уже будет вопросом. А Алёшке совсем не хотелось говорить. Бывает, хочется спрятать себя и душу свою где-нибудь среди густой молчаливой травы или в трещине скалы, как делает, спасаясь от опасности, маленькое испуганное животное. А чем отличается он сейчас от мыши или ещё бескрылой птицы? Ничем. Он так же растерян и в панике, он загнан.

Никогда человек не был сильнее жизни и её своевольных обстоятельств. Одна травинка не делает луга, одно дерево не лес. И всё же утром, взяв в руки аркан, похаживая бесцельно среди быков, он ещё не знал, куда ехать, чем занять себя. Сердце в нём волновалось, будто хотело подсказать дорогу и не решалось. Будто случайно натолкнувшись на своего передового, белого, капризного, но знающего свою работу, он понял всё. Он знает, куда поедет. Он должен поехать. В такую дорогу человек едет лишь раз в жизни.

И уже не сомневаясь, твёрдой, отяжелевшей от уверенности рукой, он поймал четырёх быков, белых, чистых, как осенний снег, запряг их. Не заходя в чум, не меняя кисов и малицы, оглянувшись мельком на одинокую фигуру старика, поехал. Он только оглянулся на старика, ничего не обещая, оглянулся.

Вану остановился не за тем, чтобы задавать вопросы. Это они знали оба. Дорога стара, и здесь притормаживалась любая нарта. Люди умрут, а дети их будут так же соблюдать старинный ритуал.

Олени не стали торопливо хватать снег или лизать языком острые льдинки. Хороший олень никогда этого не сделает. И та, и другая упряжка дышала ровно, спокойно, и оба человека почувствовали тайную гордость за своих лю-

бимцев. Вану, подойдя к Алёшке, вынул свою табакерку, а тот достал пачку сигарет. Один понюхал, другой закурил.

— Хорошая дорога, — сказал Вану, заправляя нос уже второй понюшкой.

— Да, очень хорошая, — ответил Алёшка, с наслаждением затягиваясь, во время езды не особенно покуришь.

Дорога и вправду была отличная. Весной её обычно развозит целыми лужами, речками. В посёлок приезжаешь весь мокрый от брызг, а если вечером подморозит, то одежда стоит, как деревянная.

Когда есть много чего сказать, иные люди вообще предпочитают молчать, потому что бывают моменты, когда душа хочет только правды и не воспринимает больше ничего. И тут нужно или молчать, или, сжигая за собой все мосты, говорить правду и только правду. Так чувствовали себя и Алёшка, и Вану. Поэтому, не обмолвившись больше ни словом, они поехали дальше, только Алёшка впереди, а Вану сзади. Это тоже закон дороги. Нельзя всё время ехать впереди только одной упряжке, от этого олени устают, теряют шаг и можно испортить самого умного передового.