Молекулы эмоций

Минула полночь. Начинался вторник, 18 августа 1998 года. После недели утомительных лекций в Слупске я возвращался поездом во Франкфурт. Я спешил, чтобы успеть на работу к десяти утра. В Берлине пересадка. Станция Берлин-Лихтенберг, тогда на ней еще не отразилось процветание объединенной Германии. Унылое, грязное, обшарпанное здание вокзала времен социализма могло послужить прекрасной декорацией к фильму, непременно черно-белому, о бессмысленности и серости существования, о жизненных невзгодах. Не сомневаюсь, что именно там, в такую минуту Воячек[7] написал бы свое самое мрачное стихотворение. На лавке в безлюдном зале ожидания рядом со мной сидел мужчина, что-то бормочущий себе под нос. Вдруг кто-то дернул меня за рукав.

«Эй, приятель… Может, по глотку пива? Будешь?» — услышал я хриплый голос. Я поднял голову. С исхудавшего, заросшего и покрытого коростой лица на меня умоляюще смотрели большие, налитые кровью, испуганные глаза. Протянутая дрожащая рука сжимала банку пива. Мужчина заметил мои слезы, резко отодвинулся и произнес: «Слушай, приятель, я не хотел тебе мешать. Правда. Я тоже не люблю, если ко мне пристают, когда я плачу. Уже ухожу. Плакать нужно, когда тебя ничто не тревожит. Только тогда слезы принесут облегчение…»

Вот такой у меня случился неожиданный краткий приступ аритмии настроения. Не верьте, что мужчины никогда не плачут. Шли первые минуты моего сорок четвертого дня рождения. На изрисованной граффити лавке, в центре пропахшего мочой вокзала, рядом с человеком, еще более одиноким, чем я… Когда он поднялся и пошел прочь, мне показалось, что меня только что покинул мой лучший, единственный друг. Кто-то, на мгновение ставший для меня самым близким. Там, на той скамейке, спустя две минуты после того, как этот человек исчез в одном из темных туннелей вокзала Берлин—Лихтенберг, я решил написать «Одиночество в сети». Тогда еще не было этого названия. В сущности, ничего еще не было. Ни фабулы, ни персонажей, ни начала, середины или конца. Ничего, кроме потребности написать не о том, что я знаю, а о том, что чувствую. Вырванный из стремительно мчащейся жизни, с ее сроками, планами и проектами, остановленный непредвиденным бездействием ожидания, я ощутил одиночество и грусть. А чтобы осознать свое одиночество, нужно иметь на это время.

Спустя три года я впервые увидел ее в витрине книжного магазина в своем родном Торуне. Я испугался, что другие тоже ее заметят. Да еще купят и прочтут. Я сам так никогда на это и не отважился. Слишком многое захотелось бы изменить, поправить, убрать, подвергнуть цензуре, а потом еще пришлось бы объясняться и просить прощения у моих близких. Ведь если берешь за основу собственную биографию, можно придумать бесконечное множество историй. Которые совсем не обязательно будут правдой…

«Одиночество…» зажило своей собственной жизнью. Некоторые даже утверждают, что книга стала «культовой», но тут я сразу добавляю, что культовой стала и ее критика. За пять лет, прошедших с момента ее выхода в свет, я прочел свыше девятнадцати тысяч электронных писем, присланных людьми, которые вместо того, чтобы заняться чем-нибудь другим, уделили мне время и прочли мою книгу. Для кого-то она оказалась «ни с чем не сравнимым тяжким бременем», другие же, напротив, писали: «Сама не знаю, как я переворачивала страницу за страницей, знаю только, что где-то на середине я начала молиться, чтобы эта книга никогда не закончилась».

В Польше ее купили примерно двести пятьдесят тысяч человек, а прочитали, по оценкам издателей, в пять раз больше. Каждому из почти миллиона читателей воображение рисует свою, индивидуальную картину переживаний, возникающих во время чтения. Отобразить суть эмоций этой книги в образах (и звуках) — необыкновенно трудная задача.

Когда режиссер фильма спросил, с каким персонажем я отождествляю себя, я, не колеблясь, ответил: «С тем одиноким мужчиной на вокзале в Лихтенберге». 8 октября 2005 года, примерно в полночь, я, превратившись в актера, сидел рядом с Анджеем Хырой[8] на съемках. Свет, камера, грим. Но — тот же самый вокзал в Берлине и та же самая лавка. Через две минуты я поднялся и пошел в сторону туннеля. Так же, как тот человек семь лет назад…

P.S. Совпадение некоторых фраз с фрагментами книги не случайно.

Перевод Е. Шарковой

Поговорим о смерти / Odejścia

В марте на юбилее их свадьбы она пообещала ему, что уже очень скоро они расстанутся — не позже, чем через год, он умрет. Они знали друг друга тридцать два года и восемь месяцев. Тридцать один год она была его женой. Он знал, что она всегда держит слово. Всегда…