Моление о Мирелле

И тут мои размышления прервал стук в дверь. Мама открыла. На пороге стояли синьоры Фуско и Краузер.

7

— Синьора, мы бы хотели побеседовать с вашим супругом. Он дома? — Синьор Фуско коротко кивнул. Его птичьи заостренное лицо белело в темноте коридора. За ним едва угадывалось лицо синьора Краузера, его глубоко посаженные глаза и перекошенный рот под щеточкой усов.

— Он работает в кабинете, — ответила мама. — Это очень срочно?

Господа переглянулись и кивнули. Нет ничего зловещее таких безмолвных кивков.

— Леня, сбегай позови папу, — распорядилась мама. Малыш вылетел стрелой. — Не угодно ли синьорам войти? Что стоять? И в коридоре прохладно. Присаживайтесь — ой, минутку. — Мама стряхнула игрушки и одежду с двух стульев. — Господа уселись. — Вина? — Спасибо, не хотят.

Тишина опутала всех присутствующих. Синьор Фуско достал сигарету, размял ее пальцами и сунул в рот. Мама взглянула на него, он кашлянул, вынул сигарету и спрятал ее обратно в коробку. По маминому лицу скользнула улыбка.

— Не угодно ли господам объяснить, чему мы обязаны честью их визита? — тихо спросила мама.

Те переглянулись. В этот раз прокашлялся синьор Краузер.

— Синьора, мы пришли по весьма деликатному вопросу, — объяснил он.

— Позвольте заверить вас, что у мужа нет от меня ни малейших секретов, — помогла ему мама.

Едва завидев гостей, Нина залезла ко мне на кровать и теперь сидела у меня между ног и сосала палец. Я прикрывал ее забинтованной рукой. Оба посмотрели на Нину, на меня и принялись наперебой уверять, что у них и в мыслях не было… как она могла подумать… разумеется… они могут поклясться!.. Руки прижимаются к сердцу, руки воздеваются к потолку. Вошел отец. Оба с видимым облегчением поднялись ему навстречу.

Рукопожатия. Отец повернулся к нам.

— Фредрик!..

— Я сейчас вернусь, только пописаю, — соврал я, заталкивая Малыша с Ниной в угловой кабинет.

Так легко они от меня не отделаются… Я вернулся под дверь и прижался ухом к замочной скважине. Не годится. Голоса слышны, но слов не разобрать. А мне нужнознать, о чем речь. Что делать?

На цыпочках прокрался на лестницу. Не стал зажигать слабенькую лампочку, тусклящую всего минутку. Прислушался, разинув рот. Ни звука из обычной гаммы шума и криков, а еще ведь не поздно. Идти — не идти? — взвесил. Единственная возможность. Запустил руку в карман. Порядок, нож на месте.

Шаг за шагом приближаюсь к чердаку. Уговариваю собственные ноги:

— Вы — il capo, помните, вы — il capo! — Не скрипнуло ни одной двери, никто не перебежал дорогу, не высунулся не вовремя. Я добрался.

Дошлепал до органа. Из полукруглых окон сеялся сероватый свет, он обрисовывал контуры, остальное темнело.

— Осторожно, — шептал я. — Осторожно, il capo!

Крышка поддалась. Я погладил клавиши. Какой там у нас номер? Я отсчитал пальцем, засомневался, отсчитал снова. Раз, два, три, четыре… Изготовил палец — и нажал!

— Отче наш, иже еси на небесех… — попробовал я. Прислушался. Тихое бормотанье. Женский голос. Анна-Мария — или синьора Касадео — или синьора Фуско — или еще чья-то матушка? Это не у нас. Вдавил клавишу — и попробовал снова. Раз, два, три — «да святится имя твое, да приидет Царствие Твое…».

— На сердце червовый король. Ой, смотрите, и все впустую — полный набор шестерок! — Синьора Коппи брызжет злобой.

Еще раз! Пару дыхательных упражнений. Вдох — выдох, вдох — выдох, глубже, еще глубже — и спокойней.

— …Это кончится? Я просто спрашиваю вас: чем это кончится?

Наконец-то! Голос синьора Фуско. Высокий, сварливый.

И отец:

— Но вы же сами говорили, что ничего подобного прежде не случалось?

Краузер:

— Именно. А теперь они перешли эту грань. А дальше будет хуже.

Я зажал рот ладонью. Речь о нас! И им все известно. Ну так я и знал. Предан! Я обмяк на стуле, уткнув голову в колени. Угораздило ж меня связаться с этими сопляками. Наверно, Гвидо или Марко. Их отлупили так, что они не выдержали, проболтались (про Симонетту я тогда почему-то не подумал). Темнота вокруг сделалась непроницаемой.

— Но мне все же абсолютно непонятно, каким образом увольнение Лауры разрядит обстановку, — произнес мамин голос. — Разве это не вызовет у них цепной реакции?

— Простите меня, синьора, — зазвучал Краузер. — Но видно, вы не полностью понимаете, как эта система устроена.

— Система устроена! — взвилась мама. Ясно слышалось ее волнение. — Вы рассуждаете о Лауре и несчастной ребятне, точно они станки на вашем заводе.

— Ну-ну, Элла, — урезонил отец, перейдя на норвежский. — Синьор Краузер имел в виду совершенно другое. Он хотел сказать, что сыновья Лауры притягивают сюда этих мальчишек, и они…

— Я не дура и вижу, что он имеет в виду. Но ты забываешь, Никита, что значит для Лауры то крохотное жалованье, которое она здесь получает. Ты подумал, как ей жить?

И Фуско: