Моление о Мирелле

Лаурин младший — чумазый Туллио. Забитый, взъерошенный, он угодил в команду Зингони только потому, что мама Лаура желала ежеминутно знать, где его носит. Старших она вообще не видела. Наверняка они среди «бешеных». Тогда Туллио не самый надежный боец. Он не только совершенно бесполезен, но может оказаться и весьма опасным перебежчиком. И наконец, Малыш. Малыш он и есть Малыш. Что-то совсем неутешительные результаты! Главный козырь — наша крепость, внутрь пансионата «бешеные» входить не отваживаются. Но чуть мы высовываем нос наружу, нужно быть готовым к самому худшему.

Порхали биты. Вокруг радостно скакало мое воинство. Бог ты мой! «Бешеные» в любую секунду возьмут их врасплох! Как можно об этом забыть? Нападут с камнями и гороховой дробью, а то и с ножами. У моих солдат и в мыслях нет войны, это ясно. И как же тогда противостоять превосходящим силам противника?

На память пришло неожиданное: в одной из задачек, которые придумал отец, речь шла об осаде — требовалось узнать, каким образом крохотный отряд отбился от индейцев, перехитрив их. Где же эта задачка? В один прыжок я очутился у стола. Достал тетрадку.

— Ну ты даешь! — загремел отец у меня за спиной. Я подскочил на стуле. — Да тут светоч знаний тлеет! Ты не заболел часом? Он споткнулся на полуслове: — Фредрик, что с тобой? Ты плачешь?

Я смущенно вытер глаза:

— Ничего я не плачу. Ты меня испугал.

Той же ночью я сижу в клозете, голый. Крохотный чуланчик, почти совершенно темный. Я болтаю голыми ногами. И вдруг вижу что-то ползущее по каменному полу. Что-то маленькое, черное и мохнатое. Оно приближалось. Я всмотрелся и понял, что это огромная, чуть живая оса. Инстинктивно я дернулся поджать ноги, но неожиданно опустил их осе под нос. Только когда она начала восхождение по моей ноге, я дико закричал и проснулся.

Дни шли, один, еще один. Изредка мы видели «бешеных», но только издали, то двоих-троих, то стайку, они вырастали из ниоткуда и исчезали в никуда. Иногда они останавливались посмотреть на нас и ждали, чтобы их заметили. Но они ничего себе не позволяли, ни звука вслед.

Мы паслись у дома. Я провел учения своих войск. Нарисовал подробный план действий в случае нападения противника. Я стоял лицом к ним, широко расставив ноги и заложив руки за спину, пристально заглядывал бойцам в глаза и раскачивался с носков на пятки и обратно.

— Главное — не дать отрезать нас от форта, — наставлял я, указывая в сторону пансиона Зингони. — Важно, чтобы нас не застали врасплох. У вас под рукой всегда должны быть камни, кидайте их — и наутек. Раненых и зазевавшихся у нас не будет возможности подобрать, помните об этом! Ясно?

Поехали дальше. «Бешеные» что-то замышляют, — по-видимому, масштабную операцию. Поэтому будьте начеку и днем и ночью! Если ничего не происходит, это вовсе не означает, что опасность миновала. И последнее — клятва. Все подняли руку, вот так. — Я выкинул вперед руку, растопырив два пальца. Чуть помявшись, все повторили мой жест.

— Клятва индейцев Зингони, — пророкотал я своим самым низким басом. — Повторяйте за мной. Мы, индейцы Зингони…

— Мы, индейцы Зингони…

— Обещаем и клянемся…

— Обещаем и клянемся…

— Что будем сражаться один за всех и все за одного…

— Что будем сражаться один за всех и все за одного…

— Пока не настигнет смерть.

— Пока не настигнет смерть.

— Спасибо, — дал я отбой. — На сегодня все.

Вечером, входя в столовую, мы обменялись условленным приветствием — коснулись правой брови сложенными в горсть пальцами; простились мы так же.

Натягивая пижаму, я не удержался и стал выпытывать у Малыша, довольны ли в войсках новым главнокомандующим. Мой придурок как раз решил поостроумничать.

— Какова моральная атмосфера?

Он воззрился на меня.

— Как боевой дух? Нет ли недовольства в войсках?

— А, ты об этом? Нет, так весело!

Им весело!

Когда я свернулся под одеялом, отец, как обычно, подошел поцеловать меня на ночь. Он присел на краешке кровати и похлопал меня по руке. Улыбнулся горестно:

— Одиночество, Фредрик, — тяжкий удел всякого вождя.

Тем вечером я долго лежал в темноте без сна. Что известно взрослым? А «бешеным»? Когда произойдет «это»? И что «это?» Пока не пришел сон, я думал о Мирелле. Это помогло.

Шли дни. Я занимался прилежнее, чем раньше, убирал за собой, рассчитывал свое время по часам.

Как-то я корпел над бесконечными уроками и вдруг услышал мамин крик:

— Леня, Фредрик с тобой?

Снизу откликнулся Малыш:

— Нет, он, кажется, ушел с папой.

И тут мое тело начало действовать самостоятельно, не посоветовавшись со мной. Я вскочил, схватил куртку, шапку, запихал в ранец все для рисования, натянул сапоги и успел дважды обмотать вокруг шеи шарф, пока слова брата еще звенели в ушах. Я рванул дверь и очутился в коридоре. Запыхавшийся, настороженный. Шаги? Точно, идут. Мама с Ниной! Одним прыжком я взлетел на пролет выше. Прислушался.

Мама заглянула в угловую комнату:

— Фредрик, ты здесь? Ну вот, теперь он взял Фредрика с собой, а нас не предупредил. Да уж, Нина, с нашим папой не соскучишься.

— Не кучишься, — согласилась Нина.