Моление о Мирелле

В коридоре я замер. Там кто-то стоял. Что-то большое, длинное. Наверно, это внутри меня. Тишина наводнилась звуками. Звуки, кругом звуки. Иди, шептали они, не останавливайся! Я шел. Ступенька за ступенькой. И вроде шел по закоулкам себя, по податливому, смуглому коридору из кожи. А звуки рождались и внутри, и снаружи — или и не звуки это, а как назвать, не знаю. Я шел и в то же время не шевелился.

Комната за комнатой спали. Сонный покой клубился по трубкам и сочился из органа, дремота тонкими полосками ложилась на пол, оседала на фиолетовом плюще стула, тулилась у двери и растекалась по лестницам, до самой крыши все пропитал собой сон. Спали клавиши и кнопки Мозга. Я сидел перед ним на стуле — забывшись?

И вдруг — без подготовки — голоса. Отчетливые, несдержанные. Супруги Коппи.

— …втра тебе это вредно. Подумай про сердце. Хочешь еще валидол?

— Нет, нет, не надо лекарств. Это лучшее лечение. Dio mio, наконец-то!

— Массимо, Бога ради, прошу тебя, прекрати. Дай спать, завтра, я не могу больше… Ну что с ним делать? Святая заступница, что ж это такое! Уж третий раз мужик просыпается — и все снова здорово!

— Несчастная, ты что, не понимаешь, что это для меня значит? Наконец-то все устроилось, наконец-то прошлое ушло в небытие. Я как будто заново родился. То я доживал свои дни — а теперь начну все с самого начала!

— Я все поняла, Массимо, ты уже говорил это, раз двадцать говорил — но ведь контракт еще не подписан.

— Контракт! Чистая формальность. Завтра все будет готово.

— Ты забыл, сколько раз все было также на мази, — и в последнюю минуту срывалось.

— Раньше! Тогда ничего не было решено. Были догадки, наметки, прикидки, туманные обещания, слухи, интриги. А теперь сам Баттистини обещал мне — ты поняла меня? Сам Баттистини. А он человек слова и не обманет старого друга.

— Особенно друга, который кое-что про него помнит!

— Андреа! Что ты такое несешь? Все, больше ни слова!

— Баттистини точно такой, как все твои друзья, он…

— Молчать! Dio mio, она сводит меня с ума. Сводит с ума! Ты этого добиваешься, Андреа, этого? Смотри! Смотри, что я делаю! Вот, вот, так (резкий звук), на, пожалуйста (всхлипывания).

— Бог мой, Массимо, возьми себя в руки. Ты начнешь задыхаться! (Невнятно.) И так, и вот так (звук сходит на нет).

— Прекрати! (Возня.) Матерь Божья, что он натворил! Вся наволочка. Нам не на что потратить деньги, кроме как на новое постельное белье для синьоры Зингони?

— Эта ведьма ничего от меня не получит! Надо, надо было с ней разобраться! Не надо было ее выпускать, пусть бы тряслась… дрожала… надо мне было… Снова оно!.. Андреа, помоги — скажи мне, внуши: «С завтрашнего дня прошлое забыто навсегда!» Скажи, Андреа, помоги! Ты ведь не сердишься, дорогая моя, любимая моя.

— Нет, Массимо, я просто хочу спать. И тебе пора. Тебе же доктор говорил, что нельзя так себя изводить.

— Свой домик, да-да, Андреа. Квартира — с чудесным видом из окна. Две комнаты, кухня, современная планировка. И холодильник купим, и мебель — дай срок. Помнишь, когда мы только-только поженились, на все копить приходилось: на стул, на лампу. Помнишь люстру в…

— Массимо!! Мы, кажется, договаривались никогда об этом не говорить?

— Конечно, конечно, дорогая, только не плачь! Я забылся, прости, умоляю. В последний раз. Ты права. Вот тебе.

— Что ты делаешь?

— Что? Целую тебя!

— Ты с ума сошел!

— И поэтому тебя целую?

Я отключил их. Темнота плотоядно заглотила меня — к тому же в комнате кто-то был. Сил достало только смотреть прямо перед собой. Я сидел не шелохнувшись и не дыша. Пусть мне почудилось, молил я. Сейчас проснусь. Я открыл рот, чтобы крикнуть, — крикнул — ни звука! Сплю я, это просто сон. И тут ясно послышалось: кто-то завозился! Я рывком обернулся и уставился на дверь.

Высокая темная фигура стояла там давным-давно, я знал это наверняка. Теперь она шла на меня. Я зажмурился.

— Федерико?

Я сжал кулак.

Тихо, протяжно, удрученно:

— Федерико, что ты наделал, зачем ты здесь?

Я закрыл уши руками. Их отодрали. Жутко больно схватив покалеченную руку.

— Теперь всем придется съехать — всем-всем, Федерико. Я закроюсь.

Я ловил ртом воздух, а его не хватало.

— Все станут бездомными. Отправятся в руины.

— …

— Если…

Если? Сморгнув, взглянул на la patrona.

— Если ты не поклянешься никогда никому не говорить ни об этой комнате, ни о том, что ты тут слышал. Никогда, понимаешь? И никогда больше не соваться сюда. Только пикни — и Симонетта, Роза, Гвидо, Марко, Бруно и Луиджи останутся без крова. Теперь дело за тобой — и помни, я все слышу. Все, понимаешь?

Я кивнул.

Всю дорогу вниз по лестнице она держала меня за плечо. И не ослабила хватку, даже постучав к нам. Открыла мама:

— Господи, наконец-то! Где ты был? Синьора, где вы его нашли?

— В туалете, на первом этаже. — Здоровую руку стиснули так, что я охнул.

— А что ты там делал?

— Здесь наверху свет перегорел.

— Что ты выдумываешь. Я только что заглядывала, тебя искала — все нормально.

— Он прав, синьора. Как раз сию секунду ее заменили по моему распоряжению.

Мама переводила взгляд с синьоры Зингони на меня и обратно, потом кивнула: