Молитвослов императрицы

Видя такое равнодушие к своему труду, фотограф даже вспотел от обиды, но виду не подал — привык. Затея Магельсклого уряднику явно не нравилась, однако чрезмерная осведомленность родственника заставляла терпеть его глупые выходки.

Укладывая фотографический аппарат в рыжий кофр из тугой кожи, Влас не сразу заметил, откуда он взялся, этот субъект в форме почтового служащего. Просто в какой-то момент услышал сдавленный стон и протяжный всхлип. А оглянувшись, увидел стоящего над распластанной на дороге женщиной худого смуглого брюнета с растрепанными волосами и всклокоченной бородкой клинышком. Брюнет в тужурке с почтмейстерскими околышами еще раз всхлипнул, прижал фуражку к глазам и, подломив колени, упал на грудь покойнице.

— Катенька! — зарыдал он. — Боже мой, Катенька! Как же так? Все он! Он! Будь он проклят!

При виде подобной заинтересованности урядник оживился и, отбросив недокуренную папиросу в кусты, размеренной походкой служилого человека при исполнении обязанностей двинулся к живописной группе.

— Ваша знакомая? Кем вам доводится? — строго осведомился он.

— Жена моя, — чуть слышно прошелестел брюнет. — Катенька.

— А по фамилии как?

— Лукьянова.

— Верно. Лукьянова Екатерина Никифоровна. Стало быть, вы ее супруг? — с сомнением в голосе констатировал представитель власти.

И усомниться было от чего. Дамочка выглядела франтихой, одета дорого, в то время как истрепанный сюртучок почтового служащего производил впечатление если не плачевное, то близкое к тому.

— Имя ваше позвольте узнать? — недоверчиво прищурился урядник.

— Лукьянов Иван Захарович, служу по почтовому ведомству и проживаю с супругой в Безымянном переулке, в доме Кудрина. Квартиру на первом этаже занимаем. Занимали… — болезненно сморщившись, поправился говоривший. — Теперь-то я один.

— Соболезную, господин Лукьянов, — пробасил Варфоломей Селиванович, убедившись, что никакой ошибки тут нет. И со значением выдохнул: — Вот, ридикюль извольте принять. При вашей покойной жене на момент ее смерти находился.

Все, что случилось секунду спустя, Влас мог объяснить только горем, затмившим рассудок несчастного вдовца. Почтовый служащий бережно принял сумочку и, с минуту подержав в руках, вдруг оскалился и принялся в бешенстве рвать тонкую шелковую ткань, приговаривая:

— Все он! Он до смерти Катеньку довел! Его подарки! Его ухаживания!