Молниеносный Баязет (Звезды над Самаркандом - 3)

Мысли об охоте утишили его досаду, хотя, однорукий, на охоте он мог лишь мчаться наравне со зверем. Но оттого и вся охота бывала ему видней, и охотничий запал острее.

- Вот и вели кречетов готовить и лошадей пригнать. И чтоб моих тоже пригнали.

- Каких, дедушка?

- Пусть Чакмака готовят. Давно его не седлал.

- О нем у дяди Шахруха надо спросить.

- Нечего спрашивать. Он в моем табуне, а не у твоего дяди.

- Я пойду спрошу.

Тимур насторожился:

- А ну-ка сходи спроси.

- Он, видно, уж спит.

- Почему это видно?

- Да ведь время за полночь.

- А ты сходи.

Едва Халиль вышел, Тимур послал за Шейх-Нур-аддином.

Этого не пришлось долго ждать.

Когда он показался в дверях, Тимур спросил:

- Где мой табун?

- Как где, о амир? Угнали.

- Куда?

- Когда под Сивасом...

- Ведь их вернули.

- Но ваш табун, о амир, не удалось отбить.

- Кто ж его взял?

- Да проклятый этот Кара-Юсуф.

- Кара-Юсуф?

- Он и остальных лошадей у нас угнал. Тех отбили. А ваш табун весь увел. Ведь небось царевич Шахрух объяснил.

- Ну, а Чакмак?

- На Чакмаке злодей сам уехал.

Лицо Тимура пожелтело при той вести.

- Как же он... Как он его увел?

- Битва была. Он бежал.

- Догнать, что ль, не могли?

- Там горы. Скакать не расскачешься.

- Ступай. Спи. Время за полночь.

И опять остался один, долго ожидая Шахруха, с тревогой твердя:

- Кара-Юсуф... Опять Кара-Юсуф...

В этом неугомонном туркмене - вечная опасность: едва, завоевав земли туркменов, Тимур уходил, невредимый Кара-Юсуф являлся и опять там становился хозяином, будто и не было Тимуровых побед. Так бывало не раз. И снова досадная тревога: не случится ли такое и со всеми другими завоеваниями? Едва отворотишься, как вернутся всякие тамошние Кара-Юсуфы, и все усилия и удачи всей жизни забудутся, как в погожий день забывается минувшая гроза. Само имя ненавистного Кара-Юсуфа звучало как предостережение из грядущих лет.

И ему представился Кара-Юсуф на золотом Чакмаке. Как небось потешается, что сидит на знатнейшем из коней Тимура!

Тимур притих. Пожелтел. Осунулся. Поник. Скрипнул бы зубами, но зубов осталось мало, всего с десяток.

Он размышлял по-своему, своими словами, припоминая то одно, то другое из пережитых событий, о себе, о судьбе, о своем воинском рассудке, как называл он свой воинский талант, свой дар полководца.

Чего же стоит жизнь полководца, его воля, преодоление опасностей, невзгод, болезней, если вернется такой хозяин своей земли и от удач и успехов завоевателя не останется и следа, кроме ненависти к нему в народной памяти на многие века! Значит, надо сперва понять, на какое дело, куда ведет тебя твой талант, и тогда решить, всегда ли надо следовать за своим талантом...

При таких раздумьях то в гневе, то в тоске он понимал свое бессилие от него не зависело перевернуть ненависть в любовь, в признательность, в благодарную память. Как легко покоренный народ забывает о нем, как легко свой восторг обращает к тому, кто приходит на смену завоевателю!

Тут, мягко, неслышно выступая, вошел Шахрух.

Не дав сыну переступить порог, Тимур крикнул:

- Заврался?

- О отец! Как это?

- Где мои лошади?

- Но ведь я столько лошадей, столько скота отбил!

- Я про свой табун. Думал отмолчаться?

- Да как бы я смел!

- Я думал, сын смышлен, добычлив, а у сына одно на уме, как отца обхитрить!

- Да ведь он бежал. А от таких стад как уйти в погоню? К тому ж дождь.

- Дождь?

- Ливень.

- Боялся обмочиться?

- Он кинулся...

- Не побоялся дождя.

- Но он же спасался. У него иного пути не было.

- Он злодей, а лих. А вы - как куры. Небось под кожухи попрятались? Уходи. И скажи там, никакой охоты не будет. На что она мне, ваша охота!

- Про охоту я не слыхал.

- Уходи!

Шахрух было пошел, но вернулся.

- Ведь у него была ваша пайцза, отец! Он показал ее караулу...

- Пайцза?

- Десятник караула сам ее читал.

- У Кара-Юсуфа?

- Какая дается вашим проведчикам.

- Где ж он ее получил?

Тимур задумался, вспоминая. Их всего было дано в верные руки менее ста. Все наперечет, все надежны. Никто среди проведчиков не попадался Кара-Юсуфу, не мог предать. Было б страшно, если б и среди проведчиков оказались предатели.

И опять остался один среди светильников.

Велел гасить светильники, ожидая от темноты облегчения. Но тьма оказалась нестерпимей света. Приказал снова зажечь огни.

Так досадовал всю ночь. Только перед рассветом тяжело заснул и проспал первую молитву.

8

Днем Тимуру сказали, что прибыли люди от мамлюкского султана Фараджа.

Тимур встрепенулся.

- Послы?

И подумал: "Это он задумал отвратить меня от Дамаска".

- Может, и послы, но одеты в простые бурнусы и каравана с ними нет.

- А вы их сперва поразведайте. Спеху нет.

- Каирские наши проведчики их не опознали.

- Ну и поразведайте. Получше, поприглядчивей.

Тимур с утра ослабел. Ходил медленно. Молчал, когда спрашивали, не слушал собеседников. Переспрашивал, чтобы понять, о чем ему говорят, но весть о послах его оживила. Может быть, захотел узнать пожелания мамлюков или сам послать письмо их султану.

К вечеру он вспомнил и спросил про тех послов.

- Навряд ли они послы.

- Да ведь от султана Фараджа.