Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

-- Эх, Тамара Ивановна... Что у меня там спасать-то? Все мое имущество и вы одной рукой подняли бы... А Юрчик вeдь спасен и так. И брат уже там.

Дeвушка нервно повела плечами и пыталась барабанить на машинкe дальше. Потом она не выдержала.

-- Деревянный вы какой-то, Борис Лукьяныч! -- нервно воскликнула она.

Очевидно, ей, дeвушкe на зарe возмужалости, непривычны были такiя "сильныя ощущенiя". Свeдeнiями 120 о пожарe она была выбита из колеи, -взволнована и потрясена. Я казался ей безчувственным и нелeпым... И ея взгляд был полон невысказаннаго обвиненiя.

-- Ну, почему же деревянный? -- мягко отвeтил я. -- Что-ж -- так, вот, сорваться, бросить работу, сдeлать заминку в выдачe посылок, прибeжать на мeсто пожара, увидeть здоровехонькаго мальчика и ходить, да охать около всего этого?.. Так, что ли?

Дeвушка немного смутилась.

-- Все-таки, на вашем мeстe я бы...

-- Все это, милая Тамара, -- нервы... Не бывали вы, видно, в перепалках... А что все сгорeло -- развe мнe в первый раз все терять?..

Мы оба наклонились к своей работe. Через нeсколько минут дeвушка тихо спросила:

-- А как же вы теперь будете без... без всего?

-- Ну, вот еще... Не пропадем!..

-- Если... если нужна будет помощь -- не забудьте про меня.

"Пожалуйте бриться"

Часа через два, закончив работу, с группой "арiйцев" я вышел из конторы.

Когда простившись с товарищами, я скорым шагом свернул в переулок, сзади меня вдруг раздался голос:

-- Эй, гражданин! Одну минуту!

Я с удивленiем обернулся. Двое каких-то незнакомых людей в военных шинелях, но без военных фуражек спeшили ко мнe. Помню, что мнe сразу бросилось в глаза, что правыя руки обоих были опущены в карманы.

Подойдя ко мнe, один из них остановился в нeскольких шагах и медленно сказал, не спуская глаз с моих рук.

-- Тов. Солоневич! Вы арестованы!

О, эта "милая" знакомая фраза! Сколько раз звучала она в моих ушах! Я оглянулся, надeясь, что мои товарищи по АРА еще гдe-нибудь недалеко и через них можно будет дать знать домой об моем арестe, но с другой стороны уже стоял со злорадной усмeшкой тот человeк, который недавно сообщил мнe вeсть о пожарe. 121

Я теперь понял, что значил разговор о пожарe. Чекистам просто нужно было поскорeй выманить меня на улицу, ибо в АРА они не рeшались "оперировать"...

-- Кто вы такiе?

-- Мы агенты ВЧК.

-- А ордер на арест у вас есть?

-- Вот наши ордера, -- насмeшливо улыбнулся один из агентов, вытаскивая из кармана револьвер. -- Идите вперед. Шаг в сторону -- будем стрeлять.

Так, под наведенными стволами трех револьверов, я торжественно прослeдовал в тюрьму ЧК.

Звякнула рeшетка тюремных ворот, и я был пойман. На этот раз, кажется, крeпче прежняго...

В подвалe

Полутемный подвал с мокрыми заплeснeвeлыми стeнами. Вверху -- небольшое рeшетчатое окно. Цементный, холодный, как лед, и тоже постоянно мокрый пол. Послe ночи, проведенной без тюфяка и постели на этом полу, кажется, что не только все тeло, но даже и всe кости промерзли и хрупки, как лед. И кажется, что тeло никогда уже не сможет согрeться и перестать все время дрожать мелкой судорожной дрожью...

Подвал набит до отказа. Кого нeт здeсь, в этом чекистском изоляторe? И старики, и юноши, почти дeти... Профессора и священники, рабочiе и интеллигенты, военные и воры, бандиты и крестьяне. Рeшетка и подвал уравняли всeх...

Мы почти ежедневно слышим ночные выстрeлы во дворe, у гаража, и звуки этих выстрeлов спаивают нас в одну семью живых существ, загнанных в западню и забывших свою старую вражду или отчужденность. Перед угрозой смерти -- всe равны...

Или -- или

Насмeшливые глаза моего слeдователя спокойны. Он похож на кошку, наслаждающуюся видом загнанной жертвы. 122

-- Мы обвиняем вас, т. Солоневич, -- медленно и вeско говорит он, -- в организацiи бeлых боевых скаутских банд и подготовкe возстанiй на Дону и Кубани.

-- Откуда у вас взялось такое дикое обвиненiе?

-- Откуда? -- насмeшливо переспрашивает чекист, молодой человeк почти юноша, с худым издерганным лицом. -- Откуда? Это уж наше дeло. Мы в с е знаем...

-- Что это "все"? -- возмущаюсь я.

-- Да уж будьте спокойны, -- язвительно улыбается слeдователь. -- Все знаем -- и ваше прошлое, и работу на Дону и Кубани и в Крыму, и связь с заграницей под видом муки... Все... Вы уж лучше сами по добру разскажите нам свои контр-революцiонные замыслы. Тогда мы, может быть, и смягчим вашу участь. А иначе... -- он дeлает длинную паузу и рeзко отрубает свистящим шепотом: -- вам грозит неминуемый разстрeл...

Никаких фактических данных у слeдователя нeт... Я выясняю это очень скоро и категорически отрицаю и связь с заграницей, и связь с бeлыми офицерами, оставшимися в Россiи, и свою переписку с молодежью, и свои разговоры о политикe, и свою борьбу за независимыя спортивныя и скаутскiя организацiи, и противодeйствiе комсомолу и все то немногое, что реально мог пронюхать аппарат ЧК.

Губы слeдователя растягиваются в презрительной усмeшкe.