Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

— Конечно. Такая уж наша жизнь. Тут силой взять нельзя — тут надобна ухватка… Уж за одно то, скажем, что я вас вытащил сюда, как спецов по физкультуре, тоже по головке бы не погладили. Шутка сказать — «обман пролетарского учреждения». Кумовство, протекция… Или, вот, скажем, чайка — за каждую по месяцу. А сколько их мы уже слопали? Без риска тут не проживешь…

Как вкусно хрустели косточки чайки на зубах у голодных ребят! Митя живо устроил чайник, и по мере того, как наполнялся наш желудок, розовели и прояснялись перспективы нашей жизни.

Когда Митя ставил на стол шумящий чайник, Коля заметил, что у паренька на левой руке только два пальца.

— Где это ты пальцы свои потерял?

— Потерял? Не, братишечка, не потерял я свои пальчики, а продал, — насмешливо ответил Митя.

— Продал? Что ты все шутишь!

— А очень просто, друг. У меня тут с чертом в лесу торг такой был — либо ему жизнь свою отдай, либо пальцы. Ну, так я решился жизнь пальцами откупить…

— Да ты брось, Митя… Не говори загадками. Мы же свои ребята.

— Ну, ладно. Дело-то проще простого. Было такое дело — вот, дядя Боб знает — дернула меня нелегкая на колокольню здесь полезть. Зачем? Дело было… Ну, так вот — не повезло мне. Засыпался. Спрашивают меня, значит, «зачем лазил?» А, я — «Флаг, говорю, снять на портянки — дюже холодно»…

— А ты и в самом деле за флагом лазил?

Митя хитро прищурился…

— Много знать будешь — скоро облысеешь… Ну, хоть бы за яйцами чаечьими… Все едино… Не в том дело… За это на Секирную меня и поперли. Там как-то еще выжил, а вот от леса потом никак не выкрутился… Та-а-а-ак… А как попал я, значит, раб Божий, в лес, так вижу — все равно здеся я не вытяну… Силенок у меня, сами видите, — как кот наплакал или курица начихала. А тут еще прямо с Секирки да в лес… Ну, вам сказывали, верно, как там людей мучат… Я и вижу — амба приходит. Либо пальцев лишиться, либо жизни. Эх, где наша не пропадала!.. Я выбрал минуту, когда охрана не видала, руку на бревно и хрясь топором…

— Ух!.. — невольно вскрикнул Коля и вздрогнул. В наступившем молчании кто-то глухо спросил:

— Больно здорово было?

— А ты как думаешь? — насмешливо огрызнулся Митя. — Это тебе не полбутылки хлопнуть… Ну, я руку в снег. Кровь струей хлещет. Руку, как огнем, жгет. Да я слабый был… На счастье, и сомлел. А дальше уж и не помню. Подняли меня ребята, руку в тряпку закрутили, повели к охране. А те не верят. Прикладами по спине… «Саморуб, сволочь, — кричат. — Лежи здесь, говорят, до конца работы»… Так и пролежал. Да зато потом в кремль послали. А в санчасти перевязывать отказались: «Саморубов, говорят, запрещено перевязывать… Много вас таких»… — «Что-ж, так и гнить?» — спрашиваю. «Дело ваше»… Ну, я к дяде Бобу — по старой памяти. Он мне кое-что тут еще оттяпал и перевязал. А потом — хотишь, не хотишь — пришлось меня в инвалиды записать. Это уже не филон[31] — дело чистое. Но зато от леса избавился. Вот, Бог даст, живым и останусь. Как это поется:

Хорошо тому живется,У кого одна нога:И сапог-то меньше рвется,

И портошина одна…

— Ну, а рука-то как, действует?

— Рука? А что-ж, приноровился. Тяжелой работы делать не могу, а так — справляюсь… Вот у дяди Боба вроде повара…

И Митя, торжествующе улыбаясь, начал сворачивать «козью ножку», ловко пользуясь оставшимися от выгодной коммерческой сделки с чертом двумя пальцами.

Сочельник

Соловецкий дом

Сегодня канун Рождества Христова… Мы уже давно мечтали провести этот вечер по праздничному. Всем друзьям передано приглашение «на елку». Собраться вместе и трудно, и опасно, но уж куда ни шло…

Вечером я только поздно освобождаюсь от какого-то заседание в кремле. На дворе воет и рвется вьюга. В воротах кремля тусклая лампочка едва освещает фигуру часового, кивающего мне головой. Он знает меня, и пропуска предъявлять не нужно. Я прохожу через громадные чугунные ворота кремля под массивом старинной башни и выхожу на простор острова.

Ветер валит с ног. Тучи снега облепляют со всех сторон, и я медленно иду привычной дорогой около темнеющей стены, борясь с вихрем и напряженно вглядываясь в темноту сквозь завесу метели… Вот, наконец, и наш сарай…

В кабинке, пристроенной к сараю нашими руками, меня оглушает приветственный гул дружеских голосов. Печь пылает. В комнатке светло, тепло и уютно. Атмосфера молодости, смеха и оживление охватывает меня.

На столике уже стоит наше «роскошное» рождественское угощение — черный хлеб, селедка и котелок каши. Сегодня мы будем сыты — редкая радость в нашей жизни…

Всем сесть некуда. Поэтому часть «пирующих», как древние римляне, «возлежат» на койках, приделанных в два яруса к стене, и оттуда свешиваются их головы со смеющимися лицами.

Многие не смогли придти на приглашение. Вырваться вечером из кремля не так-то легко. Но все-таки у столика улыбается всегда спокойное, твердое лицо Сержа, блестят молодые, веселые глаза Лени. Здесь и Борис, и Сема, и Володя…