Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

Многим больно было бросить родную землю, где пережито было столько горя и радости. Многие, как утопающий за соломинку, уцепились за амнистию ВЦИК'а, надеясь, что теперь прошло время смертельной борьбы и наступает эра мирного труда. Обещанию высшего советского органа поверили и за эту свою политическую близорукость большинство оставшихся заплатило кровавой ценой.

Регулярные войска вели себя сравнительно спокойно, и улицы скоро стали покрываться гуляющими, с интересом читавшими листовки, плакаты и объявление большевиков.

К концу первой недели, когда прибыли уже почти все гражданские власти, на улицах было расклеено большое объявление, о котором первым рассказал нам дедушка Оли, старик-полковник. В этом объявлении, действительно, было указано, что в первую очередь приглашаются офицеры, солдаты и чиновники Белой армии, долгое время обманывавшееся «продавшимися буржуазии белыми генералами».

Мирному приглашению поверили, и в назначенный день не только цирк, но и вся прилегающая площадь была запружена большой толпой, с нетерпением ожидавшей обещанного митинга и выступление наркома с докладом о мирных задачах советского строительства.

Внезапно из соседних улиц появились густые цепи красноармейцев, плотно окружившие толпу, и началась проверка наивных зрителей, простодушно поверивших объявлению и амнистии.

Женщины, дети и старики, а также все, предъявившие тут же на месте документы о своей непричастности к белому движению, были отпущены, а остальная масса мужчин, в количестве более 2.000 человек, была уведена в Морские казармы.

Мало кто вырвался оттуда живым. Несколько ночей подряд далеко за Малаховым курганом слышался насмешливый хохот пулеметов, и потом изредка сильный ветер доносил до города запах гниющих трупов.

Расстрелянных не хоронили, ибо копать каменистую почву для двух тысяч трупов казалось слишком хлопотливым делом. На тропинках, ведущих к кровавым ущельям, были выставлены красноармейские посты, не подпускавшие никого ближе 2–3 километров к месту расправы. И только через несколько месяцев руками заключенных останки убитых были засыпаны землей…

Так советская власть выполняла свое обещание о пощаде…

Без пощады

Весь Крым стонал от неслыханной вспышки террора. Диктатор Крыма, венгерский коммунист Бела-Кун, сказал:

«Крым — это закупоренная бутылка, из которой ни один белогвардеец живым не выскочит»…

И Севастополь, как военный центр полуострова, подвергся особенно тщательной чистке. Из Одессы, славившейся грозно поставленным террором, прибыли «ударные бригады» чекистов. Была начата систематическая ловля «белогвардейцев» и, конечно, «милостивая пощада» ВЦИК'а оказалась клочком бумаги.

Каждую ночь войска и чекисты оцепляли какой-нибудь квартал и тщательно обыскивали его в течение суток. Все изъятые подозрительные люди, «белый элемент», как тогда говорили, отправлялись в морские казармы (тюрем, конечно, давно уже не хватало) и оттуда по ночам уводились «в неизвестном направлении»…

Однажды рано утром в дверь маленького домика, построенного самими скаутами, где я временно жил, раздался робкий стук.

— Кто там? — спросил я, проснувшись.

— Это я, Борис Лукьянович, это я — к вам! — ответил дрожащий женский голос.

Я наскоро оделся и открыл дверь. В комнату, шатаясь, вошла старушка:

— Здравствуйте, Анна Ивановна. Что это с вами? — спросил я, узнав в своей гостье бабушку Оли.

Моя неожиданная гостья хотела ответить, но внезапно пошатнулась и едва не упала. Я поддержал ее и усадил на стул. Сморщенное заплаканное лицо старушки было полно отчаяния.

— Олю, Олю забрали, — всхлипывая, простонала она. — Ночью облава была…

— Зачем же девушку взяли?

— Да, вот, не знаю… Флажок русский трехцветный нашли… Щенок, говорят, белогвардейский… Я уж сама не знаю. В несколько дней столько горя… Неужели и Оля тоже погибнет?

— Как погибнет? Разве с Николаем Николаевичем что-нибудь случилось?

— Разве вы еще не знаете? — едва слышно промолвила старушка. — Он ведь еще позавчера расстрелян… Из цирка так и не вернулся… Боже мой! Боже мой!.. Старика моего седого убили… Неужели и мою девочку тоже убьют?

Ее седая голова упала на руки.

Очевидно, силы старушки были сломлены жестокими ударами последних дней.

— А давно Олю взяли?

— Нет. Только, вот, утром. Она еще, верно, никуда не увезена. Всех арестованных пока в один дом согнали. Я к вам, Борис Лукьянович, пришла, — умоляюще простонала она. — Может быть, вы что-нибудь сможете сделать. Раз там, у Ялты, вы спасли ее, может, Бог поможет вам опять… Я — видите сами — уже и ходить не в силах…

Выход из безвыходного положения

Я засунул в один карман кусок хлеба, а в другой как-то механически пачку каких-то журналов. «Может быть, где-нибудь ждать придется — почитаю», почему-то мелькнуло у меня в голове, когда я отправился на выручку. Так как облава еще не была закончена, все арестованные, действительно, были согнаны в отдельный дом, где какой-то чекист, мрачного вида, допрашивал их.