Читаем Молодо-зелено полностью

Водитель самосвала добыл из кармана папиросу, закусил ее зубами. Добыл другую и протянул Николаю.

— Закуривай.

— А я не курю, — ответил Николай.

— Ну и дурак… А звать тебя как? — Николай.

— И меня тоже Николай, — удивился водитель. — А ты где работаешь?

— На Порогах. Стройучасток номер два.

— Каменщик или плотник?

— Каменщик… И плотник… Арматурщик… В общем — монтажник. У нас там совмещение профессий. На строительстве теперь не бывает, чтобы одно из двух. Там теперь каждый — на все руки. Иначе нельзя работать.

— Ясно, — кивнул водитель.

Он перевел скорость и осторожно объехал угольник. Погнал дальше.

— А в Джегоре ты бывал? — спросил водитель.

— Бывал… Я ведь и строил его. Джегор. Я его начинал с самого начала.

— Что ж — начал и не кончил?

— Видишь ли какое дело… — стал разъяснять Николай. — Мы от разведки работаем. Наш стройучасток подчинен разведочному тресту. Мы всегда с самого начала начинаем — на пустом месте…

Это он верно сказал. Строители, которые работают от разведки, они всегда начинают с самого начала. На пустом месте. То есть, конечно, не на совсем пустом месте: тайга, например, там есть. И болота есть. Но больше там ничего нет. Если не считать полезных ископаемых, невидимых простому глазу. И когда геологи обнаруживают полезные ископаемые, то приходит черед строителям. Они прокладывают в то место дорогу и начинают строить дома. Они строят жилые дома. Контору. Столовую. Магазин. Клуб. Детский сад. Школу. Прокладывают коммуникации — отопление, освещение, связь.

И когда на бывшем пустом месте возникает подобие города, когда в нем уже можно жить, то выясняется, что дальнейшим строительством здесь будут заниматься другие, более солидные организации, а стройучасток номер два, работающий от разведки, перебрасывается на Пороги, за шестьдесят километров, на пустое место. И все начинается сначала.

— Одним словом, если в городе уже можно жить — значит, нам там нечего делать, — разъяснил Николай.

— Ясно, — кивнул водитель.

Их машина уже догнала караван «ЯАЗов», шла впритык к хвостовому, шла в колонне. В морозном тумане мелькали красные сигнальные огоньки. Преломленные столбы света круто поднимались от фар, колыхались и скрещивались в студеном небе.

А навстречу, из лесной дремоты, из глухой непроезжей тьмы вставало широкое зарево, высилась целая колоннада светящихся столбов, подпирающих свод неба. Столбы дробились и множились, искрились и таяли. В силу каких-то физических законов в эту морозную пору свет устремлялся кверху, рвался в небеса…

Приближался Джегор.

Николай и сам не заметил, как подался всем телом к ветровому стеклу. Как он вперился взглядом в эти огни. Как тревожно заволновалась душа. Джегор…

Он уже целый год не был в Джегоре. Да, целый год… без шестнадцати дней. С того самого дня, когда стройучасток номер два перевели на Пороги. Там все пришлось начинать сначала. И хотя от Порогов до Джегора по нынешним понятиям рукой подать, ему так и не удалось в течение целого года выбраться из тайги, побывать в Джегоре.

— А у тебя что тут… девка? — заинтересовался водитель.

Он, должно быть, заметил, как всем телом подался к ветровому стеклу попутчик.

— Нет. Нету, — ответил Николай.

И впрямь, с чего это он вдруг так разволновался? С чего бы это кровь прилила к щекам?

Да, он строил этот город. Строил Джегор. Строил его своими собственными руками… Ну, и что с того? Ведь и сейчас он строит город. Это уж у него такая профессия — строить города.

Дело не в этом. Дело вот в чем.

Когда ты приезжаешь в Джегор из Москвы или из другого крупного города, скажем, из Ленинграда, когда ты перед этим толкался по шумным площадям, ездил на метро, глазел на различные выставки, а потом приехал в Джегор — то, конечно, этот самый Джегор тебе покажется глухой периферией, дырой и концом света.

Но если ты заберешься еще дальше в глубинку, скажем на Пороги, и там, в этой глубинке, просидишь целый год, и вокруг тебя будет одна сплошная тайга, и по ночам у палатки тявкают приблудные песцы, и оттуда никакой телевизионной антенной не достанешь ни Пермь, ни Ухту, то, подъезжая к Джегору, ты обнаружишь сильное волнение, и тебе покажется, что это очень большой и даже огромный город, важнейший очаг цивилизации и вообще пуп земли.

Все зависит от того, с какой стороны ты подъезжаешь к Джегору.

— А я думал, что у тебя тут девка, — сказал водитель.

— Нет. Нету, — ответил Николай. И добавил, хорошо улыбнувшись: — У меня тут друг живет — Лешка. Лешка Ведмедь. Знаешь его?

— Медведя?

— Ведмедя.

— Нет. Такого я не знаю. Не слыхал-даже, — сказал водитель.

— Быть не может! — не поверил Николай. — Ведмедь, Лешка… Он в строительном тресте работает. Его тут все знают.

— Нет, я такого не знаю. Даже не слыхал… — виновато признался водитель.

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-газета

Мадонна с пайковым хлебом
Мадонна с пайковым хлебом

Автобиографический роман писательницы, чья юность выпала на тяжёлые РіРѕРґС‹ Великой Отечественной РІРѕР№РЅС‹. Книга написана замечательным СЂСѓСЃСЃРєРёРј языком, очень искренне и честно.Р' 1941 19-летняя Нина, студентка Бауманки, простившись со СЃРІРѕРёРј мужем, ушедшим на РІРѕР№ну, по совету отца-боевого генерала- отправляется в эвакуацию в Ташкент, к мачехе и брату. Будучи на последних сроках беременности, Нина попадает в самую гущу людской беды; человеческий поток, поднятый РІРѕР№РЅРѕР№, увлекает её РІСЃС' дальше и дальше. Девушке предстоит узнать очень многое, ранее скрытое РѕС' неё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕР№ и благополучной довоенной жизнью: о том, как РїРѕ-разному живут люди в стране; и насколько отличаются РёС… жизненные ценности и установки. Р

Мария Васильевна Глушко , Мария Глушко

Современные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза / Романы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза