Молодое вино

— Это труд Древитта — он заложил основу. Мы-остальные-лишь добавили кое-какие мелочишки. Сама идея возникла у него под влиянием чтения статей, опубликованных группкой псевдоученых мистиков середины XX века, занимавшихся так называемой дианетикой. Само по себе это учение было просто еще одним религиозным культом, но они установили, что ребенок во чреве матери способен улавливать ее настроения. Это было нечто такое, что, окажись оно правдой, открывало перед психологами целый новый мир. Древитт был эмбриологом. Вероятно, он знал о человеческих эмбрионах больше кого-либо другого на свете. Я тебе даже сказать не могу, как далеко он продвинул эмбриологию.

Ветер с востока становился все холоднее, сырая ночная тьма уже сгустилась.

— Я никогда не слышал об этом, — заметил он.

Она с некоторой горечью засмеялась.

— Еще бы! Первые полосы газет занимает астронавтика! Бактериология получает большую Прессу тогда, когда открывают новый антибиотик. Но только эмбриологи читают про эмбриологию. Древитту повезло, как иногда везет — первоклассным теоретикам. Он работал с обезьянами, подвергая их различным дозам гамма-облучения. Получил уйму уродов, но получил и пару близнецов, которые явно общались между собой, не прибегая ни к звукам, ни к жестам. Облучение, им примененное, как бы предотвращало естественное подавление телепатии, которое происходит, как правило, при рождении ребенка.

Он слушал очень внимательно.

— Обезьяны, — сказал он, — это одно, а люди-совсем другое.

— Ты думаешь, Древитт этого не знал? Его помощником был человек по фамилии Уайттейкер…

— Артур Уайттейкер? Я учился с ним в колледже.

— Да. Он был женат. Его жена тоже работала в этой группе. Она убедила его…

— Боже! — воскликнул он в ужасе, — неужели…

Она повернула голову, чтобы заглянуть ему в лицо, но теперь было совсем темно, и он почти не видел ее глаз. — Герои путешествуют не только в ракетах, — сказала она.

— Я думал не о нем и не о ней. Ребенок… Он мог родиться уродом, искалеченным.

— Мы смотрим на вещи иначе. Он был здоров. То же произошло с двумя близнецами год спустя. Все трое здоровы и стопроцентные телепаты. Мы убедились.

— И на этом основании…?

— Мы установили генераторы, излучение которых охватит всю планету. Теперь это просто. Пять штук, выведенных на свободную орбиту, этого хватит. — Она засмеялась. — Мы ведь тоже балуемся математикой. Только самой обыкновенной.

— Но как же можно решиться на такую вещь всего лишь после трех экспериментов! И без учета мнения людей, которых это касается! Ты не боишься неудачи?

— А ты рассмотри-ка альтернативу этому одновременному всеобщему облучению, которое мы намерены провести. Принцип открыт, науку вспять не повернешь. Выбирать приходится между тем, что планируем мы, и движением черепашьим шагом. Если последнее, то большие потрясения неизбежны. Ненависть семей с обычными детьми к тем, где дети-телепаты. Ненависть между государствами, которая, возможно, приведет к войнам. Хаос, вытекающий из противоречий между новым и старым. Нет, мир рванется вперед гигантским скачком.

— И все же-всего после трех экспериментов! — повторил он.

— Не забывай про обезьян. Их было пять. А повторяемость явления на обезьянах и человеке дает двойную гарантию. Дело в том, что это не тот опыт, который можно контролировать на ряде поколений. Это слишком опасно. Мы верим, что в данном случае смелость-единственный правильный путь. Мир, в который ты вернешься, будет благодарить нас за это решение.

— А что, если я с этим не соглашусь? Что если я считаю, что мир должен узнать об этом, пока у него есть возможность сказать НЕТ?!

— Ты обманул бы мое доверие. А я просто-напросто от всего отопрусь. До других тебе не добраться — даже я не знаю, где находятся генераторы. Все отнесут на счет нервного возбуждения, возникшего в ходе подготовки к полету. Скорее всего, тебя с него снимут.

Он ответил устало:

— Вероятно, ты права. Да и вообще это не мой мир. От него я отказался, войдя в команду «Астронавта». Что же касается мира 2129 года, то, если ты говоришь правду, им все равно будут управлять телепаты. — Он улыбнулся. — Ну, а если нам это столетие не понравится, мы снова удерем к Проциону. А может быть, новые люди будут нам симпатичны. И мы останемся на Земле.

Она сказала с некоторым сожалением:

— А я уже тогда буду мертва. Давно мертва.

Он стремительно схватил ее руку.

— Полетим с нами! Ты увидишь свой великий проект осуществленным! Вернешься и увидишь мир, который ты помогла создать, увидишь в самом его расцвете! Это стоит восьми лет!

Она вырвалась.

— Нет. Нет, Хол. Я хочу видеть его сейчас.

Он ответил:

— Ну что ж. Так — значит — так.