Молодой Бояркин

неприметной тучки на небе. Приближаясь к знакомому месту, Николай стал напряженно

всматриваться, принимая за человеческий силуэт то столб, наваленный на жердевую

загородку, то напоминающий шелковое платье Дуни серебристый отсвет луны на сене.

Бояркин прошелся взад, вперед, распинывая слежавшееся сено, которое дохнуло прелой

пылью, и решил подождать десять минут. Минуты показались очень долгими. Николай

осмотрелся – все тут оставалось так же, как всегда.

Луна в эту ночь, словно удвинутая кем-то далеко вверх, была необыкновенно высокой

и маленькой, как горошина. И земля, раскинувшаяся под увеличенным куполом неба,

казалась беспомощно-тихой и мучительно-пустой.

Желтая горошина висела над кроной дерева – в это время Николай и Дуня обычно уже

сидели под стогом. Сегодня комары ели беспощадно. Они гудели у лица, забивая нос и глаза,

как бывает перед дождем, хотя небо было почти чистым. Бояркин комаров не бил, а сдувал

или смахивал, заботясь лишь о том, чтобы они не жгли. Так простоял он с полчаса, потом

обругал себя за глупую надежду и стал выбираться на дорогу, чувствуя, что комариное

облако начало отставать. Уже на дороге он оглянулся, пытаясь запомнить силуэты стога,

заборов, домов, словно наклеенные на темно-синий фон. Уже потом, подходя к переулку,

Бояркин с недоумением взглянул на небо, потому что стало совсем темно, а ведь только что

маленькая, но яркая луна позволяла видеть даже циферблат часов. И вдруг луна пропала – ее

поглотили неизвестно откуда взявшиеся тучи. Неизвестно, что там происходило вверху, как

боролась янтарная луна с наплывающими темными тучами, но на лицо упали холодные и,

должно быть, такие же чистые, как лунный свет, капли. Они были тихие и напомнили ночные

слезы жены. Теперь, в тишине и одиночестве, Бояркина просто передернуло от жалости к

ней. Втянув голову в плечи, он по переулку вышел в улицу. Издали отыскал желтое окно

Осокиных. Видимо, Дуня учила билеты. Он пошел туда и сел на лавочку с другой стороны

улицы. Скоро окно погасло, но Николай продолжал сидеть. "Вот уж, казалось бы, чего проще

– встать и уйти, – подумал он. – А я сижу, как прилип. Невозможно отказаться любить, когда

любится. Когда любишь, то все силы души направлены на то, чтобы любить еще сильнее.

Это очень правильная закономерность, да только опять же не для меня. Все-то у меня не так.

Так люблю я ее все-таки или нет?"

По высоким тополям, под которыми он сидел, неожиданно пронесся бешеный порыв

ветра. Где-то на крыше загремел железный лист, и Николаю вдруг вспомнилось, как стоял он

однажды в роддомовском дворе. Сильным ветром уносило вверх бумажки и поднимало

листы картона… Оказывается, он хорошо помнил даже мельчайшие детали. Но тогда Коляшка

был еще абстрактным ребенком, еще без имени, без чуть кривоватых, ковыляющих ножек,

без сердечка, колотящегося в тесной клеточке тела, без головы-одуванчика. Теперь же, когда

Николай понимал, что такое сын, эта прошлая картина воспринялась глубже.

"Чего это я здесь сижу?" – спросил себя Николай. Он поднялся и зашагал не

оглядываясь. Непреодолимое желание увидеть Дуню, которое было только что у стога,

показалось теперь даже удивительным.

Николай пришел в общежитие и лег. Он долго прислушивался к тому, как ветер

распарывает себя на бревенчатых углах дома, как колотит по крыше, словно перекатывая там

какие-то громадные брусья. Потом в комнате зашипели часы, и прокуковала кукушка. "Ах ты,

механическая душа", – подумал про нее Бояркин, уже забывая обо всем на свете.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Работа на кормоцехе оживлялась. В полную силу заработали монтажники и электрики.

Высокие бетонные своды весь день освещались яркими вспышками электросварки,

наполнялись шипением газовых горелок, гудением, скрежетом передвигаемого оборудования.

Простоев из-за нехватки материалов не стало, и все работали увлеченно.

Эти замечательные изменения начались с того, что генеральному директору

объединения Котельникову напомнили в обкоме, что строящийся кормоцех, срок сдачи

которого уже не за горами, имеет важное значение не только для предприятий, которым он

имеет честь руководить, но и для всей области. Область нуждается в мясе, для мяса нужен

комбикорм, а для производства комбикорма нужен кормоцех. Котельников морщился, слушая

эти банальные и, как он догадывался, намеренно банальные положения, которых он якобы не

понимает, но и сообщить ничего конкретного о делах в Плетневке не мог, потому что на него

в этом году "навесили" в разных районах области сразу пять подобных объектов. Ими

занимался заместитель, под контролем которого находился трест, конечно же, управляемый

начальником треста – тоже ответственным лицом. Но в обкоме спросили не с заместителя, не

с начальника треста, а с генерального директора. Сразу после вызова в обком разгоряченный

Котельников махнул на все свои неотложные дела и поехал в Плетневку сам.

Появление на объекте черной "Волги", из которой вылез высокий, как Петр I,

генеральный директор, никого не переполошило. Худо ли, хорошо ли, но бригада работала, и

уже поэтому чувствовала себя неуязвимо. Котельникова встретил Игорь Тарасович и провел