Молодой Маркс

Общественная сущность столь универсально пронизывает теперь все существо человека, что преобразует не только собственно социальные его функции (деятельность, сознание и пр.), но всю его индивидуальность, все его отношения к миру, включая такие, казалось бы, сугубо естественные формы восприятия мира, как зрение, слух, обоняние и т.д. Дело в том, что «не только пять внешних чувств, но и так называемые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и т.д.), – одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, – возникают лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря

очеловеченной природе. Образование пяти внешних чувств – это работа всей предшествующей всемирной истории. Чувство

, находящееся в плену у грубой практической потребности, обладает лишь ограниченным смыслом» (18, с. 122).

Например, крайне изголодавшийся человек не обращает внимания на эстетические, вкусовые и иные свойства пищи и относится к ней лишь как к средству утоления голода, мало отличаясь в этом отношении от животного. Аналогичным образом человек, поглощенный заботами о самых насущных нуждах, часто остается невосприимчив даже к самому прекрасному зрелищу. По этому же закону в условиях господства частной собственности у человека наиболее развито лишь одно из чувств, то, которое наиболее соответствует этим условиям, – чувство обладания. При капитализме человек может осваивать предмет, лишь когда является его собственником, поэтому чувство обладания довлеет над всеми физическими и духовными чувствами, выступая как их отчуждение. Человек здесь низведен до уровня нищего чувствами существа.

Ограничиваясь одним отрицанием частной собственности, грубый коммунизм требовал равенства людей лишь в отношении удовлетворения чувства обладания. Он, следовательно, воспринимал порожденное капитализмом отчуждение чувств человека и оставлял последнего бедным не только материально, политически и духовно, но и чувственно. Он не знает чувства любви – и потому вместе с обобществлением частной собственности выставляет требование общности жен. Он не знает чувства прекрасного – и потому отрицает сокровищницу искусства, накопленную человечеством за тысячелетия. У него нет чувства вкуса – и потому он одевает всех людей в униформу.

Напротив, развитый коммунизм, коммунизм как положительное упразднение частной собственности, «означает полную эмансипацию

всех человеческих чувств и свойств…» (18, с. 120). Объективной основой этой эмансипации служит упразднение всех предметных форм отчуждения и превращение объектов чувств в человеческие, т.е. общественные объекты, созданные человеком для человека, непосредственно воплощающие сущностные силы человека. Поскольку различные сущностные силы связаны с различными чувствами человека, то опредмечивание его индивидуальности предстает как самоутверждение человека всеми своими чувствами в предметном мире, а не только в мышлении.

Это, в свою очередь, вызывает развитие самих чувств. Благодаря тому, что предметный мир стал всеобщим достоянием, теперь каждый получает возможность осваивать этот мир человеческим образом, т.е. развивая, а частью и впервые открывая для себя богатства своей собственной человеческой чувственности (пробуждая, например, музыкальное чувство). Этому способствует, с другой стороны, разностороннее общение людей друг с другом: наряду с индивидуальными возникают общественные органы (творческие союзы, объединения по интересам и т.п.), через которые индивид становится сопричастным чувствам и наслаждениям других людей, превращает эти чувства и наслаждения в свое собственное достояние.

Сама деятельность в непосредственном общении с другими людьми порождает и развивает великое социальное чувство – потребность в общении. Уже совместная борьба за уничтожение частной собственности демонстрирует великолепные образцы утверждения этого чувства. Прежде разрозненные конкуренцией рабочие объединяются в ходе борьбы и начинают испытывать новую для себя потребность – потребность в подлинно человеческом общении. Маркс показывает это на примере собраний французских рабочих-социалистов. Связующими средствами для них служат не курение, питье, еда и т.д. «Для них достаточно общения, объединения в союз, беседы, имеющей своей целью опять-таки общение; человеческое братство в их устах не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство» (18, с. 136).