Молодой Сталин

Сталин действительно не высказался ни разу за съезд. Он знал: меньшевики, которые ненавидели его за грубость и бандитизм, хотели выставить его в дурном свете, чтобы запретить ограбления и подпортить репутацию Ленина. Когда Ленин предложил проголосовать за предоставление делегатам совещательного голоса, лидер меньшевиков Мартов по подсказке Жордании выступил против троих делегатов – Сталина, Цхакаи и Шаумяна.

– Я просил бы выяснить, кому дается совещательный голос, кто эти лица, откуда? – спросил Мартов.

– Действительно, это неизвестно, – беззаботно ответил Ленин, хотя только что он встречался со Сталиным в Берлине. Возражение Мартова было отклонено.

– Мы протестуем! – закричал Жордания, но все без толку. Отныне Сталин ненавидел и Мартова (настоящая фамилия – Цедербаум: как и Троцкий, он был евреем).

Присутствие евреев раздражало Сталина. Он решил, что большевики – “истинно русская” фракция, а меньшевики – “еврейская”. Вероятно, после заседаний об этом велись недовольные речи в пабах. Большевик Алексинский “шутя” заметил Сталину, что “не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром”. В то время тысячи евреев были убиты в погромах, так что шутка вышла скверная[107]. Неприязнь к интеллигентам-евреям обнажила острый комплекс неполноценности у Сталина. Но здесь и возник Сталин-Русский (в Грузии, где вавилонские евреи жили два тысячелетия без единого погрома, антисемитизма не было). Он устал от ничтожных склок и превосходства меньшевиков в Грузии. Теперь он был готов сосредоточиться на работе в Баку – и в самой России. Отныне он писал не по-грузински, а по-русски.

На съезде Ленин одержал верх. В Центральный комитет прошло больше большевиков, чем меньшевиков; кроме того, Ленин сохранил тайный Большевистский центр. “Я впервые видел тогда Ленина в роли победителя”, – вспоминал Сталин.

Однако меньшевики провели одну резолюцию, касавшуюся Сталина: они сурово осудили ограбления банков и объявили о том, что нарушители правил будут изгнаны из партии. Ответственным за расследование всех экспроприаций со времени стокгольмского съезда назначили меньшевика Георгия Чичерина, гомосексуалиста и аристократа (впоследствии он будет вторым наркомом иностранных дел РСФСР). По свидетельству друга Сталина, меньшевика Девдориани, на этом заседании он был очень замкнут, по большей части молчал и держался в тени. Позже Троцкий понял, что у Сталина на уме были ограбления: “Зачем же вообще Коба приезжал… в Лондон?.. У него были, очевидно, другие задачи”.

Снаружи “любопытные англичане собирались и смотрели на нас, как будто мы были заморские звери!” Пресса осаждала здание; пращуры современных папарацци постоянно фотографировали застенчивых революционеров, которые умоляли отстать от них. “Дейли экспресс” вышла с заголовком “Русские революционеры боятся фотосъемки!”. “Понимаете ли вы, что опубликование этих портретов может быть для нас смертельно опасно?” – вопрошал газетчика один русский. Он не знал, что предосторожности принимать поздно.

Шпики уже проникли в церковь. Российскую тайную полицию тогда, как и в наши дни, раздражала английская привычка предоставлять убежище русским диссидентам. “Из-за лондонского либерализма невозможно рассчитывать на сотрудничество с местной полицией”, – жаловался А. М. Гартинг, заведующий заграничной агентурой, работавший в Париже. Двое агентов следовали за революционерами до самой Англии. Детективы Особой службы и агенты охранки на радость прессе шныряли по улицам, но охранке не нужна была помощь снаружи: двойной агент Яков Житомирский, получавший 2000 франков в месяц, был одним из предателей, проникших на съезд. В архивах охранки лежат речи делегатов, записанные так же скрупулезно, как в официальном протоколе.

В Лондоне Ленин оказался на высоте. Делегаты обедали во время заседаний в церкви, но деньги заканчивались. Ленин переживал, что его большевики мало едят, поэтому попросил любовницу Горького разносить пиво и бутерброды.

После заседаний Ленин разговаривал с делегатами, сидя на залитой солнцем лужайке в Гайд-парке, обучал их английскому произношению, непритворно смеялся, давал советы о том, как подешевле устроиться в Лондоне, и водил их в свой любимый паб The Crown and Woolpack в Финсбери. Говорили, что в чулане паба сидел детектив Особой службы – он подслушивал, хотя не понимал по-русски. 13 мая Сталин посетил единственный в жизни званый вечер в Челси. Художник Феликс Мошелес, решив блеснуть радикализмом (в моду это вошло позже), пригласил марксистов на прием в своем доме – Черч-стрит, 123; здесь было множество гостей в вечерних костюмах. Рамсей Макдональд провозгласил в честь русских тост, Плеханов и Ленин ответили ему. Хозяева удивлялись, почему марксисты не пришли во фраках.