Молодой Верди. Рождение оперы

Но церковники, уверенные в поддержке полиции, не остановились перед совершением беззакония. Они попробовали даже навязать своего избранника в качестве руководителя филармоническому оркестру. И прочили его преподавателем в музыкальную школу. Небывалую прыть и настойчивость проявило духовенство. И все это для того, чтобы закрыть дорогу молодому Верди. Потому, что он был питомцем патриотов. Кандидатом якобинской клики — кричали церковники. И громче всех кричал, конечно, дон Габелли.

И, может быть, с внешней стороны вся эта путаница во взаимоотношениях, нарушения правил и обычаев, распри и раздоры казались результатом личных интриг, возникших вокруг освободившегося места соборного органиста, руководителя оркестра, хормейстера и учителя музыки, но на самом деле и искусно создаваемая путаница, и распри, и раздоры — все это являлось лишь началом нового наступления духовенства на патриотов, началом нового наступления врагов родины на сторонников национального искусства. И хотя тупого и угодливого Феррари поддерживали одни церковники и их прихвостни, Джузеппе Верди все же пришлось несладко. На карту была поставлена вся его будущность.

Антонио Барецци спешно вызвал его из Милана, где юноша обучался искусству контрапункта и фуги под руководством Винченцо Лавиньи, театрального концертмейстера. Это было в июле, через год после смерти маэстро Провези. Верди беспрекословно повиновался Антонио Барецци и тотчас вернулся в родной город. Но вернувшись, он ничем не проявил своего отношения к тому, что происходило вокруг него. Держался он по своему обыкновению скромно, но независимо, и на этот раз, пожалуй, даже несколько отчужденно: одинаково избегал и неумеренно восторгавшихся им друзей и ядовито злословивших недругов. О своих желаниях и надеждах никому не говорил и ни одного шага с целью повлиять на людей, от которых могло зависеть его назначение, не сделал. И только однажды — смута в городе длилась уже больше года, и некоторые приверженцы партии патриотов стали терять терпение — молодой композитор — ему тогда исполнилось двадцать лет — пожаловался Контарди. Сказал, что ему надоели гнусные сплетни и неуместная шумиха, поднятая вокруг его имени. И прибавил, что бесчестные происки духовенства вызывают в нем отвращение.

— Я, конечно, претендую на это место, — сказал он, — так как чувствую себя в силах удовлетворить требованиям, предъявляемым всякому, кто хочет называться маэстро. Кроме того, никаких других перспектив у меня сейчас нет, а заработок мне нужен. Но я могу занять пост, на который имею все права, только по конкурсу. И только самостоятельное в своих суждениях жюри, составленное в Парме из музыкантов просвещенных и беспристрастных, в состоянии решить, кто достоин стать преемником моего покойного учителя.

И больше он ничего не сказал Контарди.

А недовольство в городе росло. Патриоты игнорировали Феррари. Они ждали из Пармы приказа об открытии конкурса на замещение должности maestro di musica.

Но время шло, а приказа не было. Положение молодого Верди день ото дня становилось тягостней. Юноша изнывал от вынужденного бездействия. Пребывание его в родном городе потеряло всякий смысл. Ему не оставалось ничего другого, как возвратиться в Милан.

В начале декабря он уехал.

Но и с отъездом его в Милан ничего в Буссето не изменилось. Городок гудел, как потревоженное осиное гнездо. Приверженцы враждующих партий перестали внимать голосу рассудка. Они наносили друг другу оскорбления словом и действием: споры зачастую переходили в драки. Это было очень опасно. Из Пармы понаехали полицейские агенты. Патриоты понимали, что брожение среди населения подогревается теми, кто жаждет применения чрезвычайных мер. Лучшие люди города вели переговоры с церковным советом. Они делали это осторожно и в самом миролюбивом тоне. Но усилия их были напрасны. Духовенство отвергало все предложения о полюбовном разрешении конфликта. Каноник дон Габелли был нетерпим и непреклонен.

Антонио Барецци, как председатель Филармонического общества, был вынужден публично объяснить, почему музыкальная общественность города не желает принять в руководители ставленника епископа, рекомендованного полицейским управлением. Пришлось громко сказать, что приглашение Феррари может оказаться пагубным для музыкальной жизни города. Пришлось сказать, что Феррари не обладает талантом, что он недостаточно хорошо знает свое дело, что он неспособен высоко держать знамя национального искусства.

Синьор Антонио не побоялся выступить на собрании, где были представители властей — светской и духовной. Он говорил, как настоящий оратор.

— Нам чужды низменные интересы, — сказал он. — Нами не руководят злостные побуждения, нас не ослепляет чувство приверженности к той или иной партии. Мы не хотим ничего другого, как только сохранить в нашем городе музыкальную культуру и музыкальное образование. Это единственное желание тех, кому дорога слава родной страны.