Молодость без страховки

Эти брови, а в особенности нитевидная вмятинка, образовавшаяся между ними, подействовали на Эмина Ибн Хосе самым неожиданным образом – он не выдержал и плюхнулся перед Авророй на колени.

– Плевать! На всё плевать! На эти стены, что имеют уши, на моё положение в обществе, на семью... На всё начхать! Авророчка, не отталкивайте меня! Милая, драгоценная, недосягаемая, прекрасная! Выслушайте меня! – молил он, ползая вокруг Метёлкиной – та пятилась назад, к двери, проклиная себя за то, что пришла к заместителю посла, что вообще согласилась тут работать. – Я понимаю! О великолепная! Эта отвратительная разница в возрасте! Сплетни пойдут... Слухи... Возможно, они уже пошли...

– Какие сплетни? О чём вы говорите?! Я вас не понимаю!

– Я скажу вам, Авророчка, я вам признаюсь! Только, прошу вас, не отталкивайте несчастного старика!

– Господи! Я ничего не понимаю! И потом, какой вы старик?! – Аврориному изумлению не было предела – до неё никак не могло дойти, отчего этот с виду здравомыслящий, солидный мужчина в самом расцвете лет, к тому же заместитель посла и депутат Верховного Совета, протирает коленками ковёр, ползая вокруг её юбки.

– Я люблю вас, Авророчка! Как только вы вошли ко мне в кабинет, я сразу же, поймите, с первого взгляда полюбил вас!

– Да что с вами?! Встаньте, поднимитесь немедленно! Вы бредите, что ли?! Нужно немедленно вызвать «Скорую», – нашлась Аврора.

– Ах! Нет лекарства от любви! Укол пирамидона не излечит меня от огромного, чистого, бессознательного чувства к вам! Именно бессознательного, потому что я, как только вас увидел, перестал сознавать, правильно оценивать окружающее. Всё, что до встречи с вами, Авророчка, мне казалось непреложным, правильным и незыблемым, теперь представляется глупым и ничтожным. Ничего не значащим в жизни! Подумать только, на что я потратил впустую так много времени! Да что там время! Всю жизнь я израсходовал, перевел на ерунду. На пустое. На то, чего на самом-то деле не существует, оказывается! Не из-за того я расстраивался, переживал, волновался! Жизнь моя, вся мною сделанная, мной самим выкованная, размеренная! Где главное – это покой, достаток, положение в обществе и страх, чтобы кто-нибудь чего-нибудь дурного не сказал ни обо мне, ни о моей семье ненароком. Вот! Вот на что была потрачена вся моя энергия, лучшие годы... Да, да! В те годы, когда я был полон сил и здоровья, ты мне, как назло, не встретилась. Представляешь, какая насмешка судьбы! Я жил подобно свече с отсыревшим фитилём – плавился, но не горел. Ты явилась как огонь, мгновенно высушив меня, воспламенив... Но от меня остался лишь огарок! Ты понимаешь, как мне горько, как обидно! Так мало времени осталось! – воскликнул Ибн Заде и посмотрел на Аврору своими прекрасными глазами, напоминающими чёрные оливки в консервной банке – сейчас «оливки плакали», в них застыли искренние, а потому драгоценные слёзы, переливающиеся, словно огранённые в бриллианты алмазы. – Увы, немного дней нам здесь побыть дано, – несколько патетично выкрикнул он. – Прожить их без любви и без вина – грешно. Не стоит размышлять, мир этот – стар иль молод: коль суждено уйти – не всё ли нам равно?

– Как красиво вы всё это говорите, – молвила Аврора и снова попросила Эмина Хосе подняться с колен, на что тот слишком уж эмоционально замотал головой в знак протеста.

– Н-да... – задумчиво пробормотал он и вновь принялся декламировать – вдохновенно, горячо, с чувством. – О судьба! Ты насилье во всём утверждаешь сама, беспределен твой гнёт, как тебя породившая тьма, благо подлым даришь ты, а горе – сердцам благородным. Или ты не способна к добру, иль сошла ты с ума?

– Как красиво, – повторилась Аврора. – Это вы сами написали?

– Если бы! Нет, – засмеялся Ибн Заде. – Это великий Омар Хайям!

– Но встаньте, встаньте с колен! Нехорошо человеку вашего положения ползать на четвереньках всё утро!

– Ах, Авророчка! Я не на четвереньках ползаю – я на коленях перед вами стою! И мне это приятно! Я б всю оставшуюся жизнь вот так бы простоял, только б вы были рядом! На горохе бы голыми коленками стоял сколько угодно! Но... – Эмин Заде наконец поднялся с пола и произнёс с невыразимой печалью, что исходила из самого его, раненного стрелой Амура, сердца: – Да и потом... Я понимаю, конечно... Должен понимать, по крайней мере, что не может быть ничего общего между ослепительно красивой молодой девушкой и лысым стариком, – с безнадежностью в голосе заключил свою тираду Эмин Ибн Хосе и тут же спросил: – А кто, Авророчка, вас провожал сегодня до посольства? Не бывший ли муж? Нет? Вы с ним случайно сходиться не собираетесь?

– Что? – словно просыпаясь после продолжительного сна, спросила Аврора. – Ах нет! Я не знаю этого человека...

– Не знаете того самого мужчину, который схватил вас за руку, когда вы открывали дверь посольства? – недоверчиво спросил Ибн Заде.

– Нет. Он просто шёл за мной от метро... – задумчиво сказала Аврора – она никак не могла прийти в себя после столь страстной и откровенной речи заместителя посла. – А вы что, следили за мной?