Молодые львы

Маргарет резко повернула голову. Перед ней стоял инструктор-лыжник – тот самый, стройный, дочерна загоревший молодой человек, которому она улыбалась на вечеринке, приглашая петь вместе со всеми под звуки аккордеона. Не отдавая себе отчета, Маргарет вскочила со скамейки и хотела уйти, но Дистль шагнул вслед за ней.

– У вас какая-нибудь неприятность? – вежливо спросил он. У него был звучный и в то же время мягкий голос. Маргарет остановилась, вспомнив, что накануне вечером, когда вокруг нее ревели гости господина Лангермана, а рядом, прижимая ее к себе, орал Фредерик, только этот человек хранил молчание. Она припомнила также, как он взглянул на нее, когда она расплакалась, и как робко пытался показать, что сочувствует ей и разделяет ее огорчение.

– Простите, пожалуйста, – проговорила Маргарет, поворачиваясь к молодому человеку и пытаясь улыбнуться. – Я задумалась, и ваше появление испугало меня.

– Так что же с вами случилось? – Дистль стоял перед Маргарет с непокрытой головой и показался ей еще более молодым и робким, чем на вечеринке.

– Ничего, – Маргарет села. – Я просто наслаждаюсь видом ваших гор.

– Может быть, вы хотите остаться одна? – спросил он и даже сделал было шаг назад.

– Нет, нет, что вы! – воскликнула Маргарет. Она внезапно поняла, что ей нужно с кем-то поговорить о случившемся, сделать какой-то вывод из того, что произошло. Рассказать обо всем Йозефу невозможно, а Дистль вызывал доверие. Он даже походил немного на Йозефа – такой же интеллигентный и серьезный и такой же смуглый.

– Пожалуйста, не уходите! – попросила Маргарет.

Христиан стоял перед ней, слегка расставив ноги, – стройный и собранный, в плотно облегающем фигуру лыжном костюме. Несмотря на холодный ветер, он ходил с расстегнутым воротом и без перчаток. У него был здоровый цвет лица и оливковая от загара кожа.

Вынув из кармана пачку сигарет, он протянул ее Маргарет. Она взяла сигарету, и Христиан поднес ей зажженную спичку, умело прикрыв ее ладонью от ветра. Совсем рядом Маргарет увидела его уверенные и по-мужски решительные руки.

– Спасибо, – поблагодарила Маргарет. Христиан кивнул и, закурив, сел рядом. Удобно откинув голову на спинку скамейки и прищурив глаза, они молча любовались видом вздымавшейся перед ними горы. Извилистой струйкой поднимался дымок, и первая в это утро сигарета показалась Маргарет крепкой и вкусной.

– Как чудесно! – воскликнула она.

– Что именно?

– Горы.

– Это враг! – пожал плечами Христиан.

– Что, что? – переспросила Маргарет.

– Враг.

Маргарет взглянула на него. Глаза его сузились, губы были крепко сжаты. Она снова стала рассматривать открывавшуюся ее взгляду картину.

– Почему вам не нравятся горы?

– Это же тюрьма, – ответил он, переставляя ноги, обутые в изящные, высоко зашнурованные ботинки с пряжками. – Для меня, конечно.

– Почему вы так говорите? – удивилась Маргарет.

– А вы не думаете, что это идиотизм – растрачивать вот так свою жизнь? – зло усмехнулся Христиан. – Мир рушится, человечество борется, чтобы выжить, а я тем временем учу всяких толстушек, как скатываться с горы, чтобы не свалиться вниз лицом.

«Ну и страна! – несмотря на отвратительное настроение, мысленно улыбнулась Маргарет. – Даже у спортсменов Weltschmerz[7]».

– Но если вам не нравится, – вслух продолжала она, – почему вы тут живете?

Дистль ответил невеселым беззвучным смехом.

– Я прожил семь месяцев в Вене: здесь я уже не в силах был оставаться. Я думал, что найду там какую-нибудь разумную, полезную работу, пусть даже очень трудную. Мой совет вам – не пытайтесь в наше время получить в Вене работу по душе. Что касается меня, то я в конце концов устроился помощником официанта в ресторане – подавать тарелки туристам. Вот я и вернулся сюда, домой. Тут по крайней мере вы можете прилично заработать на жизнь. Вот вам и Австрия – за чепуху платят хорошие деньги. – Дистль покачал головой. – Простите меня, – неожиданно закончил он.

– Простить? За что?

– За такие разговоры. За то, что я жалуюсь. Мне стыдно за себя. – Он бросил сигарету, засунул руки в карманы и слегка сгорбился от смущения. – Не понимаю, что на меня нашло. Всему причиной, должно быть, раннее утро и еще то, что мы одни с вами бодрствуем здесь, на горе. Не знаю… Мне почему-то показалось, что вы поймете меня… Ну что здесь за люди! – Он снова пожал плечами. – Скоты! Едят, пьют, наживаются. Вчера вечером мне так хотелось поговорить с вами…

– Жаль, что не поговорили, – ответила Маргарет, Сидя рядом с ним, прислушиваясь к его ровному, звучному голосу, – она понимала, что это специально для нее он так старательно выговаривает каждое немецкое слово, – Маргарет понемногу успокаивалась и уже не чувствовала себя такой оскорбленной.

– Вы вчера так внезапно исчезли, – снова заговорил Дистль. – И плакали, когда уходили.

– Все это глупости, – решительно заявила Маргарет. – Видимо, дело в том, что я еще не совсем взрослый человек.

– Но ведь можно быть взрослым и все же плакать – часто и горько.

«Видно, он хочет дать мне понять, – подумала Маргарет, – что и сам иногда плачет».

– Сколько вам лет? – внезапно спросил он.