МоLох

— Отсутствуют, — громила шмыгнул носом, как сопливый пацан. — Он их самогоном… Того… Все поверхности, которых успел коснуться, облил.

— Пустая бутыль?

— Не нашли, — уныло казал Паша.

— А искали? — съязвил Байдашев.

— Че мы тут, Пинкертоны? — огрызнулся Паша. — Работаем, как можем.

— Ого, какие слова мы знаем! Нет, ты не Пинкертон. Ты… — он хотел выругаться, но сдержался. — Друзья, родственные связи?

— Так он же это… — оживился Паша. — Троюродный брат Зиненко. Вы вроде интересовались…

— Стоп! — Байдашев замер. — Какого Зиненко? Григория? — тоненьким голоском, боясь спугнуть удачу, спросил он.

— Ага.

— Выходит, они общались? Поддерживали отношения?

— Зиненко не раз видели в гаражах, в рабочем городке, — кивнул Паша. — У него ведь хозяйство. А Толокно был знатный мастер. Если бы не пил — цены бы ему не было. А так, за бутылку самогонки у него можно было, что хошь заказать. Он и по металлу, и…

— Стоп! — вновь скомандовал Байдашев. — А ты говоришь, ничего нет!

— Так ведь Чацк — городок маленький. Здесь все всем родня. Мало ли кто к Толокну в гаражи таскался?

— Но не все, кто к нему ходил, работают в «Счастливом», — напомнил Байдашев. — Убийца четко все рассчитал. Преступная группа состояла из трех человек. Сотрудник банка «Счастливый» на руководящей должности — координатор. Мозг. Который знал, кто из Чацких нуворишей хранит деньги в ячейках. И в каких именно. Мозг преступной группировки наверняка имел доступ к видеокамерам из хранилища, или к записям с них. Липкина — исполнитель. Толоконников — «хакер», говоря современным языком. Который делал дубликаты ключей. И делал их мастерски. Ни одной осечки, заметь!

— Так ить я и говорю: руки золотые. Пил только.

— Когда Василий Дмитриевич своей речью на банкете вора напугал, тот решил убрать сообщников. Сначала Липкину. Это ему было проще. Она была в него влюблена. Толоконников, видимо, запил. Ему бы дураку в полицию пойти, да алкаши ее боятся, как огня. Водка — лучшее лекарство от страха. Толокно и глушил ее литрами.

— Не водку, самогонку, — поправил Паша.

— Я про градусы говорю, — усмехнулся Байдашев. — Водяра, самогон… Не просыхал он, похоже, с того дня, как Липкину убили. Но как только убийца узнал, что я хожу по гаражам… Кстати, а откуда он узнал? — Байдашев вопросительно посмотрел на Пашу.

— СкАжите тоже, — оскалился тот. — Я ж говорю: в Чацке все всем родня. Новостей у нас мало, а тут москвач по гаражам ходит! Мастера ищет.

— Но он же преступник!

— Он тока ключи делал, — опять шмыгнул носом Паша. — Не убивал же. Мужик деньгу зарабатывал. Потому как с работой у нас туго…

— Так и ты что ли, на его стороне?!

— Я на стороне закона, потому как при погонах, — сурово сказал Паша. — Но чисто по-человечески…

— Вы все здесь — ненормальные, — покачал головой Байдашев. — Мне не понять провинциальную этику. Хотя я сам не москвич. То есть, теперь уже москвич.

— Оно и видно.

— Что ты сказал?!

— А ничего. Ведете себе повсюду, как хозяева. И еще удивляетесь, что вас не любят. Что кто-то из наших стукнул Толокну, что его ищут.

— Балда! — Байдашев хлопнул себя по лбу. — Кому позавчера звонил Толоконников?!

— Ну, дочке…

— У него есть дочь?

— У него и жена есть. Плохо живут, то есть, жили, потому как пил он…

— Это я уже понял. Дочери, еще кому?

— Я что помню? — огрызнулся Паша.

— Живо мне распечатку звонков с мобильника Толоконникова! — рявкнул Байдашев. — Потому что в понедельник он звонил своему убийце!

— Есть! — Паша машинально вытянулся. Но потом расслабился: — А че это вы мне командуете? Я вам не подчиняюсь.

— Но деньги ты любишь?

— Кто ж их не любит! У нас тут зарплаты не как у вас, в Москве.

— Все. Хватит, — отрезал Байдашев. — Про Зиненко я уже понял. Теперь хочу знать, кому в понедельник звонил Толоконников.

«Неужели я ошибся?» — думал он, когда получил от обиженного Паши скан распечатки звонков с мобильника потерпевшего. Толоконников звонил только жене и дочери. Больше никому. Жена звонок сбросила, а вот с дочкой Толокно поговорил. Байдашев все больше мрачнел, понимая, что недооценил вора. «Тут что-то не то. Надо идти к Толоконниковым»…

…В отчаянии Нина сама позвонила Квашнину и напросилась на ужин.

— Мы же договаривались, что вечером я приеду к тебе, — напомнил Квашнин.

— Видеть их всех не могу! — в сердцах сказала Нина.

По ее тону Квашнин догадался: что-то случилось. Ему стало любопытно.

— Хорошо, я пришлю за тобой машину, — отрывисто сказал он.

Нина и в самом деле возненавидела весь свет. Мать, которая смотрела на нее с ожиданием, всем своим видом говоря: ну что, надумала? Обжору Маку, растолстевшую за последнюю неделю еще больше от непомерного поглощения деликатесов, привезенных Квашниным. Хихикающую Шурочку, которая носилась со своим новеньким айфоном, как курица с яйцом и постоянно писала то Миллеру, то своим подружкам, то комменты в соцсетях. Касю, задирающую нос перед своими одноклассницам, которым девчонка нагло говорила:

— Мы скоро переедем в Москву. А вы тут останетесь.