Молох (сборник)

Возвратимся все же к этническому языку. Уже в 50-х годах Ноам Хомский пытался формально математизировать основы языка и стремился создать так называемую генерирующую грамматику, присущую ВСЕМ человеческим языкам (а их около 4000 на Земле; некоторые из них уже практически мертвы). При этом он различал поверхностную и глубинную структуру языка, а так как его грамматики могут генерировать системы текстов, то появилась надежда, что переход от них к алгоритмическим языкам машинного перевода окажется осуществимым; однако эти труды завязли на мели: машинные переводы все еще в высшей степени несовершенны. Если же присмотреться к проблеме внимательнее и ближе, можно доказать, что буквальные однозначные переводы с языка (этнического) на другой язык с полным сохранением смысла невозможны. Скорее приходится говорить о том, что тот, кто переводит, занимается ИНТЕРПРЕТАЦИЕЙ текста одного языка с помощью другого языка. В математике, метафоричность которой — особенно в чистой математике — сильно минимизирована, два независимых математика, которые должны решить одну и ту же задачу, легко и неоднократно найдут один и тот же путь к решению, зато практически невозможно появление двух независимо переведенных (например, на польский) текстов «Гамлета» таким образом, чтобы они совпали до йоты. Образно (МЕТАФОРИЧНО) говоря, оригинал представляет ЦЕНТР стрелковой мишени, отдельные же переводы — это попадания, только асимптотически способные приближаться к этому центру, совпасть же с ним на 100 % они не могут. Здесь я позволю себе привести весьма современный пример абсолютной непереводимости с польского на французский. В произведении С. Мрожека некий Зигмусь говорит: «Улитка — это созданьице, существующее при помощи выставления рогов, взамен чего оно получает некоторое количество муки, из которого делает пироги». Таким образом, это предложение можно дословно перевести на французский, но оно не будет иметь типичного для поляка юмористического аспекта просто потому, что французам неизвестен детский стишок. («Улитка, улитка, высунь рожки, дам тебе муки на пирожки».) ЭТО предложение является как бы «глубоким слоем» семантического отношения шутки Мрожека, и это глубочайшее семантическое содержание (напряжение, вызывающее улыбку, проходит между слоями) даже гениальный переводчик на иностранный язык не переведет. Поэзию же можно

топорно

(это метафора) разделить на переводимую и непереводимую. Какое-либо появление перевода, лучшего по сравнению с оригиналом, иногда возникает, однако это происходит крайне редко. Так, расширяя поле наших исследований и обсуждений до значительного набора конкретных трансляционных дилемм и примеров, мы бы дошли наконец до понимания, почему такая скудость и убожество господствуют все время в области компьютерного перевода языковых текстов. В науке это проявляется меньше, чем в области беллетристики, поэтические же переводы — это еще более крепкий орешек для машин.

8

Распределение значений отдельных слов, идиом, оборотов, фраз конкретного языка по-разному представляется людьми, принадлежащими к одному языковому кругу. (Если к этому предложению присмотреться под углом охоты за метафорами, то мы заметим, что слово «круг» может иметь много разных значений, как и «распределение».) В общем можно сказать, что синонимы, собственно, не означают ТОГО САМОГО денотата, поскольку обусловлены в границах своих значений КОНТЕКСТАМИ, в коих они выступают. Но это было только «замечание по ходу». Итак, главным в труде Налимова вопросом «вероятностной модели языка» я здесь не занимался, поскольку, будучи действительно достойной внимания, эта проблема требует более основательного рассмотрения с предварительным введением так называемой формулы (статистической) Бейеса. Мои замечания должны были ограничиться выяснением того, что метафоричность этнического языка может быть использована как с ПОЛЬЗОЙ, так и ВО ВРЕД для коммуникации. Поэзия — это область, частично пересекающаяся с философией определенного типа, с философией (например) экзистенциальной печали, с особенностями языка, родного для философа (Хайдеггер и Гегель здесь достойны упоминания). При этом возникают некоторые софизматические претенциозности таких авторов, как Хайдеггер, который считал свою философию простым (почти) продолжением древнегреческой. Его язык так «переметафоризирован», что недостаток имеющихся метафор в германизмах склонял Хайдеггера к созданию неологизмов, лучше всего понимаемых немецкоязычными особами; из-за этого были проблемы с переводом Хайдеггера, например, у французов, а не лучший Деррида тоже порастягивал некоторые лексикографические сухожилия и суставы французского языка. Над ним, в свою очередь, должны были мучиться польские переводчики.