Молот и крест. Крест и король. Король и император

Один волкодав валялся мертвым, другой уковылял на трех ногах. Вожаку, полуослепшему и с распоротым боком, атакованная им собака разорвала глотку. Она теперь пятилась в замешательстве, глухо, угрожающе рычала, но явно не готова была продолжать схватку. Лишь последний пес все еще ярился, обнажал клыки, то и дело подавался на несколько дюймов вперед и отскакивал при виде меча. Карли, у которого кровь текла и из головы, и из запястья, нащупал в воде камень и швырнул с расстояния в три фута. Получив удар в плечо, пес негодующе гавкнул, развернулся и скрылся в ночи.

Два полуобнаженных человека разобрали кипу смерзшихся кожаных и шерстяных одежд, как могли выжали и натянули на себя. Немного успокоившись, Шеф обнаружил, что пальцы не шевелятся. Можно было действовать ими как крючками, но завязать шнурки или застегнуть пояс не удавалось.

Он с трудом обхватил рукоять меча, склонился над убитой собакой. Загнал острие ей в брюхо и разрезал сверху донизу. Наружу хлынул смрад, вывалились кольца бледных внутренностей. Шеф выронил меч, сунул замерзшие кисти в отверстие и нащупал сердце.

У собак температура тела выше, чем у человека. Кровь текла по пальцам Шефа, как жидкое пламя; тепло проникало внутрь. Он поглубже запустил руки в брюхо, по самые локти, жалея, что не может залезть туда целиком. Карли, быстро смекнув, подковылял и последовал его примеру.

Когда восстановилась чувствительность кожи, Шеф вытащил руки, натянул успевшие чуть подсохнуть штаны, застегнул пояс, влез в тяжелую от влаги кожаную куртку. Шерстяная шапка осталась где-то в водах фьорда, рукавицы из овчины потерялись в темноте. В отличие от согретых рук, ноги были как глыбы льда. Вскрыть еще одну собаку? От одной мысли об этом тошнило. Шеф кое-как вылил воду из сапог, вбил ноги внутрь, боясь, не обломились бы пальцы. Завязать разрезанные шнурки куртки и ремешки обуви он и не пытался.

– Что нам теперь делать? – Карли протянул Шефу меч в деревянных ножнах, как неудобную дубину.

– Мы пришли в гости к королеве, – ответил Шеф.

Карли открыл было рот, но раздумал отвечать.

Женщина обманула, это ясно. Если только за всем этим не стоит ее муж. Карли сталкивался с такими шутниками и раньше. Но королевский замок и прилегающие постройки – единственный кров на этом острове. Если пришельцы не отыщут приют, они умрут еще до рассвета.

Карли потащился вслед за Шефом через ельник, мечтая набрести на тропу. Недавно он подумывал о принцессе. Теперь согласился бы и на сердобольную шлюшку, на любую оборванную служанку, лишь бы был очаг и подстилка в углу.

* * *

В передней комнате королевских покоев на Дроттнингхольме две женщины, сидя у пылающего очага, смотрели друг на друга. Их спины были прямы, как и спинки тяжелых резных кресел, и обе, судя по внешности, не привыкли к отказам и никогда не чувствовали себя в безопасности. Во всем остальном они были несхожи. И обоюдная ненависть жила в них с первой минуты первой встречи.

Королева Аза, вдова и убийца короля Гутрота, мать короля Хальвдана, все свои надежды в жизни возлагала на сына. Но, выйдя из младенческого возраста, он стал бояться ее. Разве не она убила его отца? В юности Хальвдан гонялся за женщинами, что так любил его отец и так презирала мать, в зрелые годы сделался настоящим викингом и каждое лето проводил в набеге, а зимой обдумывал следующий или хвастался предыдущим. Разочарование иссушило Азу, она потемнела лицом, покрылась морщинами, ожесточилась.

Королева Рагнхильда, жена Хальвдана, не любила ни свекровь, ни ее сына, в чью постель попала случайно. Нередко она раздумывала, кого бы выбрала сама, если бы ее отец смог устроить ей свадьбу. Иногда приходила мысль, а не оказался бы лучшей парой для нее даже Хаки, однорукий берсерк, хотя он и сущий горный тролль. Войдя в полную силу и власть, она по мере необходимости утешалась с тем или иным молодцом из своей стражи. Муж настаивал, чтобы ночью на острове не оставалось ни одного мужчины, ради его собственного доброго имени и законности их наследника. Но и за день можно успеть немало. Как и Аза, Рагнхильда возлагала все надежды на своего единственного сына Харальда. Если бы она позволила, бабка могла бы частично перенаправить свою нерастраченную любовь с сына на внука. В этом случае их интересы совпали бы.

– Уже полночь, – прервала Рагнхильда тяжелое молчание. – Он не придет.

– Может, и не пытался?

– Мужчины не пренебрегают моими приглашениями. Я разгадала его, когда он стоял на пристани. Он так же не способен отказать мне, как мои кобели – суке в течке.

– Ты точно себя описала. Но могла бы добиться, чего хотела, и без этого балагана. Такая сука, как ты, способна просто приказать кобелю Стейну, чтобы перерезал ему глотку.

– Его бы защитили друзья с Пути. Тогда вмешался бы Олаф.

– Олаф! – Старая королева сказала, как плюнула.

Своей жизнью и жизнью сына она была обязана милости пасынка. За что и ненавидела его. Была и другая причина для ненависти: сын не разделял ее чувств, сохраняя неизменное уважение к старшему сводному брату, несмотря на все неудачи Олафа и победы самого Хальвдана.