Это я выписал из «Второй мировой войны» Черчилля.
Он ставит вас рядом с самыми великими дипломатами всех времен!
— Нет, я не считаю себя дипломатом, — говорит Молотов. — Политиком — да. Это тоже марка не меньшая, конечно.
На том свете
— Черчилль пишет, что такие дипломаты, как Талейран, Меттерних, если есть загробная жизнь, с удовольствием примут Молотова в свою компанию.
— На том свете. Пока еще живем, — подмигивает Молотов.
Выдвиженцы
— Зимянин, Зорин, Добрынин — мои выдвиженцы. Гришин приходил ко мне просить любую работу, когда его выгнал Капитонов…
Типично русский
Добрынин посочувствовал американцу, который переселился в другой квартал из-за того, что рядом стал жить негр:
— Типично русский человек! Даже чересчур русский.
— А в Чили плохо получилось.
— В Чили при всем том, что временно. У нас тоже 1905 год был поражением, а в 1917-м мы победили. А без 1905 года не победили бы в 1917-м. Вот это надо учесть. Это надо понимать. А то вот — давайте им сейчас! А нет — плохо. Чаепитчики. Все на готовом, на блюдечке поднесли бы — вот это да.
— К сожалению, таких очень много.
— Много, и надолго много.
— И растут они.
— Нет, наряду с ними новое нарождается, это надо видеть.
Договор с Ираном
— Я не знал, — говорю Молотову, — что у нас, оказывается, с Ираном заключен такой интересный договор, по которому в случае интервенции мы можем на его территорию ввести свои войска. Навечно. Поэтому американцы и не сунулись.
— Да, да. Это Ленин. И с Монголией у нас подобный. Мы им однажды воспользовались. Но мы им здорово пошли навстречу — освободили от долгов.
Амманула-хан
— Король Афганистана. Он прогрессивного типа был, начал прогрессивные дела. Разрешил существовать банку, грамотность вводил. Против него восстали, и реакционные силы его вышибли. Он потом в Италии кончал свою жизнь — в качестве гражданина просто. Было дело под Артуром… В каком же году он у нас был, Амманул-хан?
Вот вам Египет
— Вот вам Египет. Так получилось, что в общем-то наша политика, по-моему, полностью оправдалась, несмотря на то, что Садат и его компания — антисоветские люди и опираются на империализм, а в народе уже теперь другое положение. Народ уже против него. Потому что мы себя проявили. Раньше моряки наши приезжали в Александрию на наших кораблях и их не выпускали на берег — такое было отношение. После того как мы построили Асуанскую плотину и электростанцию, конечно, в народе не может быть прежнего отношения к Советскому Союзу. Было одно, но сейчас надо понять, что сейчас несколько другое. Конечно, там тоже не все благополучно, но там уже серьезно. Там уже рабочие хорошие могут быть.
На определенном этапе
— Насер был поумнее, чем Садат?
— Да, и умный, — отвечает Молотов. — Но у него другой период. Надо было свергать власть. Он же коммунистов душил!
— Неизвестно, каким бы Насер стал сейчас.
— Конечно. Безусловно. На определенном этапе… Без этого нельзя. Как Троцкий… У меня осталось до сих пор чувство такое, что первые месяцы Октябрьской революции Троцкий был хорош. Он выступал крепко, работал хорошо. Внутренне он и тогда, вероятно, был неустойчив, но подъем был такой большой… Он способный человек. И потом ка-карьера (Молотов стал слегка заикаться) — это его, так сказать, настраивало. И трибуна — он поднимается, так сказать, впервые. Немецкий знал, английский, и вообще язык был подвешен. Начитанный. Не случайно же Ленин сказал: наиболее выдающиеся — Троцкий и Сталин.
Афганистан
— С Афганистаном заварили, — говорю я.
— Заварили, да. Но правильно сделали, что войска ввели. Другого выхода не было. Нельзя уступать.
— Анекдот появился. Две старушки рассуждают: «Слыхала, в Афганистане наши ихнему шаху ногу отрезали, сослали не то в Горький, не то в Сладкий, а Картер не пускает его на Олимпиаду». Смешали все события: в Афганистан наши ввели войска, Тито отрезали ногу, Сахарова сослали в Горький, Америка бойкотирует Олимпиаду в Москве.
— Анекдот диалектический, — замечает Молотов.
— В Афганистане нету восстания против нашего влияния, — говорит Молотов.
— Там восстание выражается в басмачестве — не поймешь, кто за нас.
— Нет, можно понять. Вы тут, по-моему, упрощаете дело. И торопитесь.
— Но там сложнее, чем было у нас в Средней Азии.
— Сложнее, потому что мы не можем там распоряжаться. Бабрак Кармаль, по-моему, оказался очень полезным человеком. Мы не имели о нем понятия, пока не пришлось ввести его в работу. На границе иметь враждебное государство опасно. А они — не враждебное государство, но народ, конечно, отсталый.
— Как вы считаете, войну в Афганистане сколько можно продолжать? Пора закруглять, приходить к какому-то знаменателю?