Молотов. Полудержавный властелин

— Еще бы! Нам Жданов из Горького, помню, столько привез!

Я работал в «Современном мире» старшим бухгалтером — в январе 1916 года пришлось уйти, забастовка, отдал портфель. Там печатались такие частушки:

Когда была я маленькой,Качала меня матушка,Она качала, величала: —Спи, моя сударушка!

Я на горушке стою,Слезы котятся,Меня замуж отдают,Мне не хочется.

Свет широкий клином сходится,Принесли худую весть.Пресвятая Богородица,Дай мне силы перенесть.

И вот как здорово, просто замечательно:

Там, где с милым я стояла,Снег растаял до земли.Три раза поцеловались —Все цветочки расцвели!

Я когда-то в раннем детстве учился в Казани в средней школе, а на зимние, рождественские каникулы ездил в свою Вятскую губернию, в город Нолинск. У нас был извозчик постоянный, один крестьянин, который пару лошадей запрягал, мы, человека три, в сани садились и ехали. Фамилия этого извозчика была Бестолковый. Сидор Иванович Бестолковый. И деревня Бестолковая. Кто-то назвал их так. Это как назовут, так уж ничем не отмоешь!

11.05.1978, 26.08.1979

Ясный зимний день, белоинейная сказка. Гуляем по дачному поселку. Проходил мимо дачи Растроповича, заговорили о нем, о его друге Солженицыне, о романе Василия Гроссмана, изданном в Париже.

— А вот дача Шостаковича, — говорит Молотов. — У него огромные собаки, они ему ногу сломали.

(Мы встретим здесь Шостаковича незадолго до его смерти. Шостакович долго-долго будет смотреть вслед Молотову. — Ф. И.)

Я сказал Молотову, что «Голос Америки» считает, что «Ленинградская симфония» Шостаковича — не столько о погибших в блокаду, сколько о жертвах культа личности.

— Вранье. Маловероятно, — прореагировал Молотов.

— У него было довольно много выступлений за Советское государство, за Родину.

— Они говорят, что он терпел, молчал, боялся, а на самом деле отрицательно относился к Сталину.

— Это говорит только о том, что он человек небольшого калибра. Больше ничего. Его можно считать крупным человеком в своей области… А что у него хорошего? По-моему, только песня «Нас утро встречает прохладой…» Хорошая. Слава богу, слова тоже хорошие, мотив хороший, мотив хороший, бодрый… А большие вещи… Мы со Сталиным смотрели его оперу «Катерина Измайлова». Плохая. Лет десять назад ее снова стали поднимать, раздувать — гениально и прочее, куски показывать по телевидению. Чепуха какая-то! Хотя и не очень деградировали музыкальные критики… Запоминающегося чего-то — нет. Ну, какая-то торжественная увертюра… Не оставляет выдающегося впечатления.

Бетховена я признаю. Боевая, поднимающая дух музыка. Сталин любил русскую музыку, понимал ее не только формально.

Чайковского я не люблю, сказать точно. Но Мусоргского, Глинку… По-моему, у Пушкина: это уж не Глинка, а фарфор! У Пушкина — на все случаи жизни. «Медный всадник» — и содержание интересное, и как написано! Мне нравится:

На берегу пустынных волнСтоял он, дум великих полн.

Могущественно! Человек и государство. Поднял Петра здорово.

18.12.1970, 29.02.1980

Демьян

— Демьян Бедный с точки зрения русского языка был, конечно, молодец большой, знал народные песни…

У князей на мужикаПоднялась легко рука,

Но к нему, признаться, яСнисходительный судья.

Это замечательно, по-моему. О Распутине. У него большая вещь, как был убит Распутин.

Дальше в стихотворной форме я не помню, а там тоже идут довольно хлесткие слова, что он «растоптал их образа, оплевал им всем глаза». Грубовато, но, безусловно, метко очень.

Я с ним в хороших был отношениях, высоко его ценю. Он, безусловно, очень талантливый человек. Но вот колхозов не понял.

— У некоторых литераторов отношение к нему весьма снисходительное.

— Нет, он поэт очень крупный. Мне говорили, что Ленин сказал о Демьяне Бедном в дореволюционное время: «Это наш таран!»

Он, конечно, доступен был, его любили. Такие меткие стихи — против бар, против купцов, чиновников, за революционные дела он умел очень ярко сказать. А в то время других-то… Был еще один, тоже басни писал, из рабочих, но я его ничего не запомнил. Тоже довольно способный, Какой-то Янов… Чудов, не Чудов — выпало уже из памяти.

Были и другие поэты. Стихи Полетаева были: время напишет портрет Ленина.

— Портретов Ленина не видно…

— Не видно, да. И что время дорисует его портрет. Были еще стихи из «Кузницы». Малашкин примыкал к ним в какой-то мере. Прозаики Бахметьев, Никифоров, Гладков…

Но у Демьяна хлесткости было достаточно — прямо, по-мужицки, крепко и метко очень. В 1912 году часто приходил к нам в «Правду», спрашивал: «Что такое хутор? Отруб?»