Момент истины (В августе сорок четвертого...)

Андрей теперь с силой удерживал левой рукой не Таманцева, а старшину, вошедшего от борьбы в раж, страдавшего от боли – в момент броска ему вывихнули плечо – и ничего не понимавшего.

– Если хочешь жить – позывные вашего передатчика?! – указывая револьвером на рацию, вынутую из вещмешка, властно потребовал Таманцев и снова уткнул ствол нагана в изуродованное ужасом лицо «лейтенанта». – Позывные твоего передатчика?! Быстро!!!

– Я… Я скажу!!! Все скажу!.. – рыдающим голосом торопливо повторял «лейтенант». – Эс-Тэ-И… Эс-Тэ-И…

– Как Эс-Тэ-И?! – внутренне похолодев, закричал Таманцев. – А Ка-А-О?!

– Ка-А-О было до… четверга… А теперь Эс-Тэ-И!..

– Сколько вас?! – чуть отводя револьвер, но не меняя зверского выражения лица, мгновенно продолжал Таманцев. – Сколько вас приехало сюда, в лес?! Быстро!!!

– Трое…

– Кто старший?!

– Вот… – «Лейтенант» взглядом указал на труп Мищенко.

– Его кличка?! Для радиограмм! Быстро!!!

– Кравцов…

– А где Кулагин?! – мгновенно потребовал Таманцев. (Документы на имя старшего лейтенанта Кулагина были у Павловского.)

– Здесь, в лесу… Он должен нас ждать…

«Должен!» – от огорчения и неприязни к самому себе Таманцев яростно сплюнул.

– А «Матильда»? Где «Матильда»?!

– Он не здесь… Он под Шауляем…

– Он что – офицер штаба фронта?! – тотчас спросил Таманцев (так предполагал Эн Фэ). – Кто он по званию?! Быстро!!!

– Капитан… Шифровальщик штаба фронта…

– Ты меня с ним познакомишь? Если хочешь жить, ты просто обязан меня с ним познакомить! Понял?!

– Да-а…

– А «Нотариус»?! Кто он и где?!

– В Гродно… Железнодорожник…

– Чеслав Комарницкий?! – сейчас же вскричал Таманцев (так предполагал Эн Фэ). – Сразу!!!

– Чеслав… Фамилию не знаю…

– Составитель поездов?! Высокий… блондин… лицо длинное, нос с горбинкой?!

– Да-а…

– А твою физиономию я узнал бы из тысяч! – Таманцев не без труда скрывал свою радость. – Ведь ты радист?!

– Да-а… – всхлипнул «лейтенант».

– То-то же!

Выпрямясь, Таманцев ослабил пальцы, и Андрей, ожидавший этого мгновения, энергичным движением вырвал у него из руки наган и сразу отпустил его самого. Как бы приходя в себя, Таманцев помотал головой и словно весь вдруг обмяк и подобрел лицом.

Это было необыкновенное, испытанное за войну всего лишь несколькими чистильщиками пронзительное ощущение – «момент истины» по делу, взятому на контроль Ставкой. Он чувствовал, что «лейтенант» не врет, и знал цену полученным от него сведениям. В эти мгновения только он, Таманцев, единственный обладал «моментом истины», и при мысли, что есть реальная возможность сегодня же взять и «Матильду» (а кто это сделает лучше, чем он, кто?!), у него захватывало дыхание. Если только Эн Фэ и генерал согласятся брать «Матильду» под носом у контрразведки другого фронта. Должны согласиться – мысленно он уже летел с «лейтенантом» и Малышом в Шауляй…

– Как тебя зовут? – спросил Таманцев: надо было спешно строить отношения с «лейтенантом». – Не для немцев, для матери!

– Сер-ргей…

– Хорошее имя! – одобрил Таманцев. – Что ж… Если не ты убил Ваську и дашь нам «Матильду» – тогда живи! – милостиво, но как бы не совсем охотно разрешил он «лейтенанту». – Только дышать будешь, как я скажу! А если вздумаешь крутить, не обижайся, Серега… – Голос Таманцева дрогнул, и лицо сделалось скорбным. – Если вздумаешь крутить, тогда не обижайся – это будут последние минуты твоей жизни… Понял?.. Мы поедем к «Матильде» немедленно! – после короткой паузы пообещал он. – Полетим самолетом! Мы обнимем его сегодня же!

Затем он повернулся к Алехину и, громко, отчетливо произнося каждое слово, сообщил:

– Товарищ капитан, «бабушка приехала»!

Это был условный сигнал для передачи открытым текстом по радио, означавший примерно: «мы их взяли», означавший, что ядро группы и рация захвачены.

– Это точно? – с очевидным сомнением проговорил Алехин. – Ты все прокачал?

– Точнее быть не может! – заверил Таманцев. – Я отвечаю!

«Бабушка приехала»!.. Значит, порядок – она приехала! Слава богу, приехала!..» Неясные, подернутые какой-то красноватой пленкой вершины берез и кусты плыли у Алехина перед глазами, и он никак не мог их остановить. Голова гудела и пульсировала, как второе сердце. Удрученный своей беспомощностью в эти ответственнейшие минуты, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, он держался из последних сил – ему еще надлежало принять решение. Он напрягался, стараясь разглядеть циферблат часов, поднесенных на руке к самому лицу, и наконец различил: было без восьми минут пять.

Оперативное кольцо вокруг Шиловичского леса только что замкнулось. Семь тысяч человек на трехстах автомашинах с рациями и служебно-розыскными собаками, саперами и миноискателями уже кружились в гигантской карусели вокруг Шиловичского массива, ожидая команды начать операцию, с таким трудом и тщанием подготовленную Поляковым и теперь совершенно ненужную…

Ее следовало отменить, остановить – еще можно было успеть.