Мона Лиза Овердрайв

Вот так она рядом с ним и лежала – после всего, – слушая, как он посапывает во сне, пока “магик” не стал закручивать плотные маленькие круги на дне черепа, раз за разом выщелкивая на экран век одну и ту же последовательность бессвязных картинок: пластиковый пакет, в котором она хранила свои вещи во Флориде, верх пакета завязан проволокой, чтобы не впустить внутрь жуков; старик сидит у фанерного стола, чистит мясницким ножом картофелину, нож сточен до огрызка размером с ее большой палец; кливлендская забегаловка, где подавали криль, павильон построен в форме свернувшейся креветки, а выгнутая спина из металлических листов и разрисованного розовым и оранжевым прозрачного пластика служит крышей; проповедник, которого она видела, когда шла за новой одеждой, он и его бледный, расплывчатый Иисус. Всякий раз, когда наступал черед проповедника, Иисус все собирался что-то сказать, но так и не заговорил.

Черт, теперь это кино никак не остановишь, разве что встать и попытаться занять мысли чем-то еще.

Ладно, выбралась из постели, постояла в сером свете от окна в крыше, глядя на Майкла. Вознесение. Вознесение грядет.

Что поделаешь... вышла в комнату и натянула платье – замерзла.

Мона присела на серебристую кушетку. Красное затемнение превращало серый свет из окна в розовый – это снаружи начинало светать. Интересно, сколько может стоить такая квартира?

Теперь, не видя его, Мона с трудом вспоминала: а как вообще выглядит Майкл? Ну, подумалось ей, ему-то не составит труда меня запомнить. Но одна только мысль о стиме оставила у нее привкус чего-то такого... как будто ее ударили или обидели, а может, просто попользовались. Она почти жалела, что не осталась в отеле постимить Энджи.

Серо-розовый свет заполнял комнату, ложился пятнами, цепенел, застывал в углах. Что-то в нем напомнило о Ланетте и о разговорах о передозняке. Иногда от передозняка кончаются в чужих квартирах, и потом проще всего выбросить тело из окна, так чтобы копы не сообразили, откуда именно оно выпало.

Но она ведь не собиралась об этом думать... Мона встала, порылась в холодильнике и в шкафах в кухне. В морозилке лежал мешок кофейных зерен, но на “магике” от кофе начинает трясти. Еще там было полно маленьких целлофановых пакетиков с японскими этикетками, что-то замороженное или обезвоженное. Она нашла пакетики чая и сорвала печать с одной из бутылок воды в холодильнике. Налила немного воды в кастрюльку. С плитой пришлось повозиться, прежде чем удалось ее зажечь. Электроконфорки оказались белыми кругами на черном фоне плиты. Ставишь кастрюлю в центр круга и касаешься красной точки, нарисованной рядом. Когда вода закипела, она бросила в кастрюлю пакетик чая и сняла ее с конфорки.

Наклонившись над кастрюлькой, Мона вдохнула пар с запахом трав.

Она никогда не забывала, как выглядит Эдди, когда его не было рядом с ней. Пусть это случалось не очень часто, но когда он был рядом, она чувствовала себя уверенней. Должно же быть подле тебя какое-то лицо, которое не меняется. Но, пожалуй, и об Эдди думать сейчас – не такая уж хорошая идея. Скоро, очень скоро наступит отходняк, а до тех пор надо еще найти способ вернуться в отель. Внезапно ей пришло в голову, что все это так сложно: слишком многое надо сделать, просчитать варианты – а это и есть отходняк, когда начинаешь волноваться, как бы слепить обратно дневную сторону суток.

Едва ли Прайор позволит Эдди ее ударить, думала Мона, хотя бы потому, что хочет что-то сотворить из ее внешности. Мона обернулась, чтобы достать чашку.

Прайор был одет в черное пальто. Она услышала, как из ее горла сам по себе вырвался странный звук.

При отходняке ей и раньше случалось видеть всякую всячину. Если смотреть в упор, видения исчезали. Она попыталась вглядеться в Прайора, но это не сработало.

Он просто стоял у двери с каким-то пластмассовым пистолетом в руке, не целился в нее, просто держал пушку в руках. На нем были перчатки, точно такие, как те, какие Джеральд надевал для осмотра. С виду он был не слишком чтоб зол, но ради разнообразия не улыбался. Довольно долго он вообще не произносил ни слова, и Мона тоже молчала.

– Кто здесь? – Он сказал это так, будто спрашивал мимоходом на вечеринке, как дела.

– Майкл.

– Где?

Она кивком показала на альков.

– Надень туфли.

Она вышла из кухни, стараясь держаться подальше от него, по дороге автоматически нагнулась, подобрала с ковра белье. Туфли нашлись за кушеткой.

Прайор беззвучно шагнул за ней в комнату, стал смотреть, как она надевает туфли. В руке у него по-прежнему был пистолет. Сняв свободной рукой со спинки кушетки кожаную куртку Майкла, он бросил ее Моне.

– Надень, – спокойно сказал он. Она просунула руки в рукава, в одном из карманов скомкала белье.

Он подобрал рваный белый дождевик и, свернув в ком, убрал в карман своего пальто.

Храпел Майкл. Возможно, он вскоре проснется и проиграет запись по новой. С его снаряжением ему и в самом деле никто здесь больше не нужен.