Мона Лиза Овердрайв

Они с Салли стояли в очереди других пассажиров посреди огромного гулкого зала таможни, потолок которого уходил куда-то во тьму. Эту тьму через равные промежутки прорывали бледные сферы света. Вокруг шаров, несмотря на то что стояла зима, клубился рой мошкары, как будто здание обладало собственным климатом. Но пока еще это был Муравейник из стимов, каким она его себе представляла. Чувственно-электрический фон для проигрываемых при ускоренной перемотке жизней Анджелы Митчелл и Робина Ланье.

Прошли таможню. Сам досмотр, несмотря на бесконечное ожидание в очереди, заключался в том, что ее паспорт пропустили сквозь грязную на вид металлическую прорезь. И дальше – в сумасшедшую суету на бетонной платформе, где багажные роботележки медленно бороздили толпу, которая галдела и напирала, осаждая наземный транспорт.

Кто-то взял у нее сумку. Протянул руку и взял с уверенностью, которая говорила, что этот человек просто выполняет привычную обязанность, как, скажем, молодые женщины, поклонами приветствующие покупателей в дверях крупных универмагов Токио. А Салли вдруг ударила его ногой. Ударила под колено, стремительно и плавно развернувшись на месте, как таиландская боксерка в бильярдной Суэйна. Выхватила сумку еще до того, как затылок незнакомца с резким стуком ударился о грязный бетон.

Салли потянула девочку за собой, не дожидаясь, когда над неподвижной фигурой сомкнется толпа. Это вспышка насилия, со стороны выглядевшая так небрежно, могла бы показаться сном – если бы не улыбка Салли, первая с тех самых пор, как они вылетели из Лондона.

Чувствуя себя не в своей тарелке, сбитая с толку Кумико безвольно смотрела, как Салли производит осмотр имеющихся машин. А та быстро дала взятку диспетчеру, нагнала страху на очередь – и затолкала девочку в потрепанный ховер в косую черно-желтую полоску. Отделение для пассажиров было голым и выглядело исключительно неудобным. Водитель, если он вообще был, оставался невидимым за изогнутой перегородкой из пластиковой брони. Из того места, где перегородка смыкалась со стенкой, торчал объектив видеокамеры, вокруг которого кто-то нарисовал мужской торс: объектив выступал в роли фаллоса. Когда Салли, забравшись внутрь, захлопнула за собой дверцу, динамик проскрежетал что-то вовсе уж неразборчивое. Кумико решила, что это какой-нибудь диалект английского.

– Манхэттен, – приказала Салли. Она достала из куртки пачку бумажных денег и, развернув веером, помахала ею перед камерой. Динамик вопросительно затрещал.

– В центр. Скажу, где остановиться.

Юбка воздушной подушки надулась, свет в пассажирском отделении погас, и они тронулись в путь.

18. ТЮРЕМНЫЙ СРОК

Он на чердаке у Джентри. Смотрит, как Черри нянчится с ковбоем. Черри, сидящая на краю кровати, поворачивается к нему.

– Как ты, Слик?

– В порядке... я в порядке.

– Ты помнишь, что я тебя об этом уже спрашивала?

Он смотрит в лицо человека, которого Малыш Африка называл Графом. Черри возится с чем-то у надстройки в изголовье носилок, с какой-то капельницей; в ней – жидкость цвета овсянки.

– Как ты себя чувствуешь, Слик?

– Нормально.

– Никакое не нормально. Ты всегда отве...

Он сидит на полу на чердаке у Джентри. Лицо мокрое. Рядом с ним – Черри; она стоит на коленях, очень близко, ее руки у него на плечах.

– Ты сидел? Он кивает.

– В блоке химнаказаний?

– Да...

– Индуцированный синдром Корсакова? Он...

– Фрагментами? – спрашивает его Черри-Слик сидит на полу на чердаке у Джентри. А где сам Джентри?

– Ты помнишь все фрагментами, не так ли? А кратковременные воспоминания исчезают напрочь?

Откуда она это знает? И где Джентри?

– А что срабатывает как переключатель?

– Что включает синдром, Слик? Что с тобой делали в тюрьме?

Он сидит на полу на чердаке у Джентри; Черри чуть ли не уселась на него верхом.

– Стресс, – выдавливает он, удивляясь, откуда она это знает. – Где Джентри?

– Я уложила его в постель.

– Почему?

– Отрубился, увидев ту штуку...

– Какую?

Черри вдавливает в его запястье розовый дерм.

– Это сильный транк, – говорит она. – Может, он выведет тебя из этого...

– Из чего? Она вздыхает.

– Не важно.

Он просыпается в постели с Черри Честерфилд. Он полностью одет, за исключением куртки и ботинок. Вставший член, прижавшись к теплой джинсовой ткани над задницей Черри, попал в ловушку за пряжкой ремня.

– Даже не думай.

Зимний свет сквозь залатанное окно, и если откроешь рот – белым облачком вылетает дыхание.

– Что случилось?

И почему в комнате так холодно? Он вспоминает вопль Джентри, когда серое нечто устремилось на него...

Слик поспешно садится.

– Потише, – говорит Черри, перекатываясь на спину. – Ляг. Не знаю, что это было, что вызвало срыв.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ложись обратно. Забирайся под одеяло. Хочешь совсем замерзнуть? Он слушается.

– Ты был в тюрьме, так? В блоке химнаказаний?

– Да... А ты откуда знаешь?