Монах

Андрея погрузили в знакомый фургон — теперь он был тут один. Дверь фургона захлопнулась, колёса заскрипели и он отправилс я в свой последний путь. Последний? Он выругал себя матерно — пока жив — надеюсь! Ещё не вечер! Он силён, быстр, пока что жив — что там впереди? Нечего раньше времени себя хоронить!

Фургон остановился после получаса скрипения и колыхания, дверь открылась, и перед собой он увидел самый крупный собор, который был в городе. У его дверей стояли несколько гвардейцев, лениво прохаживавшихся в отблесках горящих факелов.

Пламя факелов колебалось, трещало и воняло маслом и гарью. Вечерний лёгкий ветерок холодил тело и Андрей поёжился.

— Что, замёрз, боголюб? — хохотнул выпускавший его стражник — сейчас тебя погреют. Шагай давай, ублюдок!

Солдат двинул Андрея в спину, монаха пронзила острая боль и он едва сдержался, чтобы не застонать. "Ну нет, я не доставлю вам удовольствия своими стонами…двинуть его, что ли? Руки связаны…да ещё поломают сейчас, толку-то его бить, когда бежать нельзя — пока нельзя. Подожду, что будет дальше".

Его завели в собор — обстановка ему уже была знакома — иконы с дьявольскими ликами, сцены человеческих жертвоприношений, смрад.

Внутри находились несколько десятков прихожан — видимо из самых состоятельных семей города — они были богато одеты, холёны и обвешаны драгоценными украшениями. Его провели к столбу, укреплённому возле алтаря, и привязали к нему, заведя руки назад. Ноги стянули шнуром, довольно плотно, так, что через несколько минут он уже перестал их чувствовать — угрюмо подумал: "Часа два в такой позе, и я вообще никогда не смогу встать на ноги — просто отвалятся от гангрены".

Через несколько минут после того, как его привели, началась чёрная месса.

Вначале все прихожане подходили к исчадью и пили какую-то жидкость — вероятно наркотическую, потому, что у них сразу стекленели глаза, краснело лицо и их тела покрывались потом. Андрею это было хорошо видно, так как большинство прихожан уже были голыми до нитки — они скинули с себя одежду, оставшись только в украшениях. Всё эта возбуждённая толпа скакала, орала, славила Сагана, многие совокуплялись прямо возле алтаря, оглашая пространство собора криками и стонами.

Один из исчадий, присутствовавших на этой оргии, ушёл внутрь собора и скоро вернулся с розовым комочком — Андрей с ужасом обнаружил в его руках младенца, мальчика, шевелящего ручками и ножками и кричавшего во весь голос.

Младенца положили на алтарь и все снова начали гнусаво завывать:

— Саган! Оооо! Саган! Оооо! Саган!

Исчадье занёс над младенцем кривой воронёный нож и толпа начала скандировать:

— Бей! Бей! Бей!

Нож опустился и крик младенца оборвался. Исчадье вознёс вверх окровавленные руки, провёл ими по своему лицу, оставляя кровавые полосы, и запел:

— Саган, прими жертву! Оооо Сатан! Оооо Саган!

Толпа забесновалась ещё больше, некоторые падали в судорогах и пускали пену, на Земле бы сказали, что они одержимы бесами. Впрочем — а разве это было не так?

Те, на ком ещё были остатки одежды, сбросили её, и всё переросло во всеобщую оргию, где уже не разбирали, с кем совокупляются — все свивались в клубки, как змеи.

Это продолжалась минут двадцать, потом исчадье подошёл к привязанному Андрею, с отвращением наблюдавшим за происходящим, и сказал:

— Теперь, твоя очередь отправиться к нашему Отцу! Ты будешь служить ему, ползать у его ног, вылизывать плевки, проклятый боголюб! Что, страшно, ничтожество? Ну где твой бог, чего он тебя не защищает?

Андрей понял, что настала его последняя минута, и взмолился про себя: "Господи, дай мне силы умереть достойно, как человеку, и дай силы убить хоть одного из этих мерзавцев!"

Исчадье полоснул ножом по связывающим монаха верёвкам и Андрей упал на помост, не в силах устоять — его ноги затекли так, что он их не чувствовал, как будто это были деревяшки.

Исчадье засмеялся:

— Смотрите, он уже начинает ползать на брюхе! Скоро он отправится к нашему господину, и будет ему прислуживать! Ведите его к алтарю!

Потные голые люди с перекошенными мордами вцепились в Андрея и поволокли к окровавленному алтарю, с которого, как мусор с кухонного стола, сбросили тело ребёнка. Монах пытался сопротивляться, ударить рукой или ногой, но десятки рук вцепились в него с силой душевнобольных и тащили, даже не позволяя прикоснуться к полу, по воздуху.

По дороге они его пытались ударить, ущипнуть, расцарапать, любым способом нанести какое-то увечье — но небольшое, так как исчадье-распорядитель крикнул, чтобы его не калечили — каждый кто нанесёт несанкционированное увечье, тоже займёт место на жертвенном алтаре. Какие бы ни были эти обдолбанные люди, страх они понимали и не решались выдавить ему глаз или сломать палец.

Как бы то ни было, но к тому времени, как Андрей достиг алтаря на плечах сатанистов, его тело представляло собой сплошной синяк, а из открывшейся раны на боку сочилась кровь. Его положили на алтарь и стали срывать с него одежду, через несколько секунд он был гол, как при рождении.

Одна из женщин, участвовавших в сатанинской оргии, хрипло закричала: