Монах - последний зиндзя

- Хидейори думает, меня может порадовать то, что Хоригава ещё жив и мучается. Во имя Амиды Будды, кем он меня считает?

- Часть тебя желает, чтобы Хоригава мучился. Вот почему ты испытываешь такую боль!

Вечером самурай - гонец Хидейори - вернулся, чтобы сообщить ей, что Хоригава ещё жив. Он теперь бредил и болтал на трёх языках, сказал юноша. Блестящий интеллект начал распадаться.

Танико осталась в монастыре в ту ночь. Она не хотела возвращаться в Камакуру, пока пытали Хоригаву. Задолго до дневного света она поднялась, надела свой плащ с капюшоном и пошла в зал для медитаций, чтобы вместе с монахами погрузиться в дзен.

В час Дракона Хидейори сам приехал в монастырь и послал за ней. Он с небольшой группой всадников ждал прямо у ворот, верхом на норовистом, чисто белом жеребце, которого ему подарил Бокуден, когда он принял титул сегуна. Слуга держал лошадь под уздцы и бил её по носу, чтобы она вела себя спокойно. Когда Хидейори увидел Танико, он слез с лошади и взял у слуги блестящую чёрную шкатулку. Танико знала, что она должна увидеть, и хотела убежать, но заставила себя заглянуть в шкатулку, когда Хидейори открыл её, самодовольно улыбаясь.

При виде этого белый жеребец заржал и встал на дыбы, лягнув человека, державшего его. Мёртвая нижняя губа Хоригавы свисала, обнажая его зачернённые зубы. Его лицо было ещё более морщинистым, чем при жизни, а на щеках и лбу виднелись кровоподтеки. Танико испытала огромное облегчение из-за того, что всё было закончено. Она отвернулась и закрыла глаза рукой. Хидейори со стуком закрыл крышку шкатулки и отдал её назад, слуге. В точно такой же шкатулке лежала голова Дзебу, подумала Танико.

- Этого человека убить было труднее, чем сороконожку, - с улыбкой сказал Хидейори. - Ещё перед самой зарей сегодня он был жив. Он стонал всю ночь напролёт. Я выходил послушать его. Мне жаль, что ты не могла заставить себя побывать там. Я надеюсь, его казнь радует тебя?

Она должна была что-то ответить ему.

- Спасибо, мой господин, что вы доставили мне это удовлетворение, тихо ответила она.

- Ты теперь свободна от своего обета, - сказал Хидейори. - Когда я могу прийти к тебе?

Должна ли она была так быстро выходить за другого? Она вдруг с испугом почувствовала себя доведённой до крайности. Что же, это был путь, на котором она могла быть наиболее полезной Стране Восходящего Солнца и могла лучше всего защитить Саметомо.

- Вы принимаете Саметомо, мой господин?

- Да, да! Он будет моим приемным сыном. Он будет воспитываться как принц. Если он проявит способности, он сможет сам когда-нибудь стать сегуном, так же как и предводителем Муратомо.

Как мать будущего сегуна, Танико, а не её отец, станет самым главным членом клана Шима.

- Когда мне прийти, Танико-сан?

- Пожалуйста, мой господин, поймите. Я огорчена всем, что произошло.

- Я могу ещё немного подождать. Но когда?

- Приходите в Четвёртый месяц, в ночь полнолуния...

- У тебя будет ребенок?

- Думаю, что я уже слишком старая.

- Но разве не это случается с людьми, когда они женятся?

Саметомо, как и другие члены ее семьи, видел новое положение Танико как главной жены сегуна в свете своих собственных рассуждений. Он беспокоился, что будет вытеснен из её сердца новым ребенком. Бокуден был нервозно почтителен, но не рад, что его дочь еженощно разделяла ложе с самым могущественным человеком в стране. Дядя Риуичи и тетя Цогао чувствовали себя воодушевлёнными. Первое замужество Танико, которое они помогли устроить, было так ужасно, что новое, согласно их упрощенным представлениям о законах кармы, должно было быть значительно лучше.

- Теперь ты нашла настоящего человека! - уверяла её тетя Цогао, пока они принимали ванну. - Ты заслужила лучшую долю, Танико-сан!

"Я сомневаюсь, чтобы она была лучшей", - думала Танико позже, когда лежала на своём футоне в тускло освещённой комнате, ожидая первого визита Хидейори. Просто чувствовалось, что это новый поворот колеса рождения и смерти.

Её ширма отодвинулась, Хидейори не соблюдал и видимости тайны. Поодаль от Хидейори, в проходе, она могла увидеть двух охранников, пытающихся спрятать улыбки. Хидейори задвинул ширму и повернулся к ней. Он был одет в тёмно-фиолетовое кимоно, отказавшись от обычных мрачных тонов. Выглядел Хидейори печальным и неуверенным. "Это мне надо быть неуверенной, подумала Танико. - Прошли годы с тех пор, когда я была близка с мужчиной, в то время как он менял куртизанок каждую ночь!"

- Вы хотите саке, мой господин? - она налила чашу и протянула ему.

Он неловко сел, осушил маленькую чашу залпом и попросил ещё. Дважды она наполняла чашу, и дважды он выпивал её. Танико надеялась, что он не выпьет так много, что будет не в состоянии наслаждаться своим визитом, что привело бы в неловкость их обоих. Что до неё самой, так она могла с таким же успехом обсуждать конфуцианскую классику с пожилым наставником, при всем том желании, которое она чувствовала.

Он похвалил вазу с тюльпанами, которую она поставила в угол комнаты. Внезапно он достал из своего рукава свернутый лист бумаги розового оттенка.

- Я посвятил это твоей красоте!