Монах - последний зиндзя

- Я была счастливее в юрте, готовя и стирая, чем теперь - живя во дворце с сотней прислуги. - Её сердце забилось чаще. Его гнев угас, а настроение стало тёплым, миролюбивым. Можно было что-то делать с этой туфлей и со стихами Саметомо. Появилась надежда.

- Когда ты упомянула о Великой Стене прошлой ночью, всё это вспомнилось мне, - сказал он. - Наши прогулки по китайским деревням... Этот разрушенный монастырь, где я старался внушить тебе, что любовь плоти священна. Я думал тогда, что наступит день, и мы поженимся и будем вместе жить где-нибудь в монастыре зиндзя. Я помню, как мой отец говорил, что это его очень обрадует. - Она была удивлена, увидев слёзы, струящиеся по его щекам, коричневым, как будто вырезанным из твёрдой древесины.

Его плачущий вид заставил и её глаза покраснеть и тоже ороситься слезами.

- Дзебу, Дзебу! Во всем моя вина! - всхлипывала она. - Мы могли быть вместе! А я стала обвинять тебя в смерти Кийоси. Как все было бы иначе, если бы я никогда не покидала тебя, вместо того чтобы переехать сюда, в Камакуру. О, Дзебу, десять лет потеряно из-за моей глупости! - Она упала на подушку, закрыв лицо руками.

- Не вини себя, - сказал Дзебу. - Тайтаро объяснил мне ход этих событий. Все произошло так, как должно было произойти.

- Карма?

- Не карма. Ничего не поделаешь с тем, что каждый должен быть наказан за злые поступки и вознагражден за добродетель. Вот таким образом. Кроме того, ты бы очень скучала, живя в монастыре. Я уверен, что ты была счастливее как жена сегуна.

Она рассмеялась сквозь слезы.

- Я была замужем будто за мамуши, ядовитой змеей! Об этом страшно говорить, Дзебу-сан, но я больше была счастлива как вдова сегуна, Из того, что я слышала о монахах и их женщинах в монастырях зиндзя, я не думаю, что было бы скучно. О, мой дикий селезень, если уж все случилось, как случилось, то, пожалуйста, прекрати осуждать меня. Перестань ненавидеть. Прими такой, какая есть!

- Добродетели не существует. Только одно название. Мы два лица одного божества, я говорил тебе это давно. Как мне судить тебя? Я просто буду судить себя. Танико, когда я смотрю в твои глаза, я хочу стать с тобой единым целым. Вот почему я был так зол. Быть отрезанным от тебя причиняет мне такую боль, будто меня разрезали пополам. Я действительно ненавижу тебя, Танико, и за это ты должна простить меня. Я ненавидел тебя потому, что люблю тебя. Я не благосклонен к тебе, я люблю тебя.

При этих словах Танико почувствовала плавящееся тепло, распространяющееся по всему её телу. "Я никогда не думала, что могу еще так чувствовать в свои годы, - думала она. - Я чувствую, что изголодалась по нему, и это чувство так же ново, странно и прекрасно, как было той ночью, когда мне было тринадцать, а ему семнадцать, и я лежала с этим человеком на горе Хигаши, глядя вниз, на Хэйан Кё. О, Дзебу, будем ли мы любовниками в этот вечер? О, пожалуйста, обними меня, Дзебу, прижми меня весом своего тела! Но как он может желать меня, если я карга, с лицом, покрытым морщинами, с обвисшим животом и грудью, морщинистыми руками? Возможно, мне стоит вовремя погасить лампу, и он не заметит, как возраст состарил мое тело..."

Она дотронулась до маленькой бронзовой масляной лампы, которая горела рядом с ними.

Его худая, длинная рука дотянулась и схватила ее запястье. Глубокое волнение охватило всё её тело. Его кожа, такая коричневая по сравнению с её белой кожей, - красиво.

- Нам нужен свет, не так ли? - сказал он тихо. Она кивнула в сладостном ожидании. Он, несомненно, хотел лечь с ней.

- Темнота создает иллюзию красоты, - сказала она, опустив глаза.

- Я не хочу иллюзий. Я хочу тебя такой, какая ты есть. - Его лицо было очень близко к ее, и она дотянулась и провела кончиками пальцев по его жесткой белой бороде. - Теперь мы выше пересудов, ты и я, - сказал он. Пересудов добрых и злых, красивых или безобразных, молодых или старых, всё это осталось позади. Об этом беспокоятся в юношестве.

Она со вздохом расслабилась и прилегла, позволяя его губам прижаться к её, его рукам ласкать её грудь. В самом деле, её не заботило, выглядит ли её грудь старой и обвисшей или нет. Она была способна вызывать влечение; это было видно по нежным, томительным движениям его рук.

И она была способна получать сильное наслаждение, так она думала, трепетно дыша. Это была её грудь, и поэтому он желал её. Он желал её тела таким, какое оно есть, как никакой другой женщины. Теперь она чувствовала уверенность в этом.