Монархическая государственность

Права Верховной власти, в понятиях Грозного, определяются христианской идеей подчинения подданных. Этим дается и широта власти, в этом же и ее пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского. Если царь поступает жестоко или даже несправедливо - это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения. Если даже Курбский и прав, порицая Иоанна, как человека, то от этого еще не получает права не повиноваться божественному закону ["Не мни, праведно на человека возъярився, Богу приразиться: ино человеческое есть, аще и порфиру носить, ино же божественное" [85]]. Поэтому Курбский своим поступком свою "душу погубил". "Если ты праведен и благочестив, - говорит царь, - то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?" Зачем "не поревновал еси благочестия" раба твоего, Васьки Шибанова, который предпочел погибнуть в муках за господина своего?

С этой точки зрения, порицание поступков Иоанна на основании народного права других стран (указываемых Курбским), не имеет по возражению царя, никакого значения. "О безбожных человецех что и глоголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданные ("работные"), так и поступают. А российские самодержцы изначала сами владеют всеми царствами (то есть всеми частями царской власти), а не бояре и вельможи".

Противоположение нашего принципа Верховной власти и европейского вообще неоднократно заметно у Иоанна и помимо полемики с Курбским. Как справедливо говорит Романович Славатинский, "сознание международного значения самодержавия достигает в грозном царе высокой степени". Он ясно понимает, что представляет в себе иной и высший принцип. "Если бы у вас, - говорил он шведскому королю, - было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были бы" [Соловьев, т. II, стр. 279]. Он ядовито замечает, что шведский король, "точно староста в волости", показывая полное понимание, что этот "не совершенный" король представляет, в сущности демократическое начало. Так и у нас, говорит царь, "наместники новгородские - люди великие, но все-таки "холоп государю не брат", а потому шведский король должен бы сноситься не с государем, а с наместниками. Такие же комплименты Грозный делает и Стефану Баторию, замечая послам: "Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже". В самую даже крутую для себя минуту Иоанн гордо выставляет Стефану превосходство своего принципа: "Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божиему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению". Как мы видели выше, представители власти европейских соседей для Иоанна суть представители идеи "безбожной", т. е. руководимой не божественными повелениями, а теми человеческими соображениями, которые побуждают крестьян выбирать старосту в волости.

Вся суть царской власти, наоборот, в том, что она не есть избранная, не представляет власти народной, а нечто высшее, признаваемое над собой народом, если он "не безбожен", Иоанн напоминает Курбскому, что "Богом цари царствуют и сильные пишут правду". На упрек Курбского, что он "погубил сильных во Израиле", Иоанн объясняет ему, что сильные во Израиле - совсем не там, где полагает их представитель аристократического начала "лучших людей". "Земля, говорить Иоанн, правится Божиим милосердием, и Пречистая Богородицы милостью и всех святых молитвами и родителей наших благословением, и послединами, государями своими, а не судьями и воеводами и еже ипаты и стратеги".

Не от народа, а от Божией милости к народу идет, стало быть, царское самодержавие, Иоанн так и объясняет.

"Победоносная хоругвь и крест Честной", говорит он, даны Господом Иисусом Христом сначала Константину, "первому во благочестии", то есть первому христианскому императору. Потом последовательно передавались и другим. Когда "искра благочестия дойде и до Русского Царства", та же власть "Божиею милостью" дана и нам. "Самодержавие Божиим изволением", объясняет Грозный, началось от Владимира Святого, Владимира Мономаха и т. д. и через ряд государей, говорит он, "даже дойде и до нас смиренных скиптродержавие Русского Царства".

Сообразно такому происхождению власти, у царя должна быть в руках действительная сила. Возражая Курбскому, Иоанн говорит: "Или убо сие светло - пойти прегордым лукавым рабам владеть, а царю быть почтенным только председанием и царской честью, властью же быть не лучше раба? Как же он назовется самодержцем, если не сам строит землю?" "Российские самодержцы изначала сами владеют всеми царствами, а не бояре и вельможи".