Монархическая государственность

Княжеская власть явилась в России нераздельно с правом и обязанностью суда. Даже самое призванье князей было мотивировано усобицами и отсутствием правды, почему славянские племена "реша сами в себе: поищем себе князя, иже бе владел и судил по праву".

"Князь, - говорит г. Хартулари, - был первым судьей в народе и высшим источником правды, причем право суда и расправы было одновременно его личным правом и личной обязанностью, а также одной из древнейших прерогатив княжеской власти". [К. Ф. Хартулари, "Право суда и помилования, как прерогативы Российской державности", 2 тома, Спб. 1899 г.].

Княжеской двор был местом суда, и выражение "вести на княжий двор" означало "вести на суд". Воззрение на князя именно как на судью было столь глубоко, что даже Новгородская республика, имевшая в других сферах столь широкое демократическое правление, считала необходимым удержание князя, как военачальника и судью.

Само собой разумеется, что появление христианства могло лишь усилить эту идею. Г. Хартулари оставляет без должного внимания Византийское государственное право и потому считает чем-то специфически-русским то воззрение на царскую власть, которое на самом деле было вообще христианским, а выработано яснее всего у нашей учительницы той эпохи - Византии. Между тем именно это влияние христианства и Византии усиливало значение князя в деле суда. Еще Владимира Святого греческие епископы учили, что он "поставлен от Бога на казнь злым и добрым на милование".

Вообще, влияния христианства и Византии на наши государственные отношения состояло, несомненно, в том, что князь, признаваемый богоустановленной властью, тем самым из народного магистрата все более превращался в носителя власти верховной. Власть же верховная сама в себе включает право и обязанность суда. Это право и обязанность князя одинаково сознавались и народом, и самими князьями.

В договоре с князем, говорит г. Хартулари, население выговаривает себе прежде всего его личный и непосредственный суд: "аще кому будет из нас обида, то ты прави", говорят киевляне князю Игорю. Высший образчик беспорядка во время болезни князя Всеволода, летописцу представлялся в том, что "людям не доходите княжей правды".

Точно также Владимир Галицкий заявляет о себе, что он "поставлен от Бога на казнь злым и добрым на милование". В свою очередь тому же самому учило и духовенство, как, например, Св. Кирилл князя Андрея Можайского: "а крестьянам, господине, не ленись управы давать сам; то господине, от Бога тебе вменится выше молитвы и поста".

Являясь высшим судьей, князь, конечно, не мог всех судить постоянно самолично, В замену себя он назначал, поэтому, "мужей своих". Они сначала назывались посадниками, позднее наместниками и волостелями. Эти, в свою очередь, не имея возможности всего решать лично, назначали от себя тиунов. Но вся эта иерархия "судебного ведомства" сходилась в центре к князю, как высшей судебной власти. При этом были и разграничения компетенции судебных властей, по самому характеру судебных дел. Так, "споры, возникавшие при взаимных столкновениях одного и того же рода, или одной и той же общины, предоставлялись князем непосредственному домашнему разбирательству старшин и начальников рода". К числу дел, наоборот, подлежавших личному суду князя, Русская Правда относит случаи поимки вора с поличным и все споры о наследстве.

Но во всяком случае, высшей судебной инстанцией оставался сам князь, который, "в случае каких-либо жалоб на злоупотребление властью, требовал всякие дела к своему собственному суду" [К. Хартулари, стр. 12].

Это коренное воззрение на князя было перенесено впоследствии на царей. Бить челом великому государю о судных своих и иных делах является, по мнению народа, его законным и неотъемлемым правом. Иначе, конечно, не могло и быть.

Причина этому вовсе не в том, кто, "лучший судья", как полагает г. Хартулари, а в том, где последняя инстанция суда. Она всегда, по идее, находится в Верховной власти. В демократической стране всякий имеет право обратиться к общественному мнению, то есть к народной совести, к суду и поддержке народа, хотя при этом гражданин часто вполне сознает, что "общественное мнение" далеко не "лучший" судья. Но он знает также что это - последнее прибежище, единственный суд, на который уже не может быть апелляции. Так точно в монархии, пока народ в нее верит, всякий сознает, что только на царя нет апелляции, только царь есть последнее прибежище, а потому обиженный и не успокаивается и не покоряется судьбе, пока не дойдет до самого царя.

Совершенно естественно, что московские цари сохранили свои функции правосудия. Но по мере роста страны, возрастали и трудности отправления этих функций. С одной стороны - обязанности Верховной власти вообще усложнялись и увеличивались количественно, поглощая время и силы у государей. С другой стороны - непосредственная расправа государя не могла не вызывать пассивного отпора со стороны "подзаконных" органов управления, желавших оставаться возможно более самостоятельными.