Монархия и социализм

Понятно, что слухи о столь способной девочке не могли не дойти до ушей родителей детей, с которыми Уоллис училась и отдыхала, а родители там были всякие, в том числе и такие, что состояли на государственной службе. Никакое, даже и самое богатое и могущественное государство не может позволить себе разбрасываться талантами, тем более такими своеобразными. Так что вопрос о кандидатуре «не стоял», кандидатура сама просто напрашивалась и, когда понадобилось подвести к наследнику повзрослевшую, поумневшую (хотя казалось бы куда уж дальше), утратившую множество иллюзий и взамен обретшую в авантюрных похождениях незаменимый специфический опыт Уоллис, то проблема превратилась в чисто техническую. Когда же принца и Уоллис свели, то потребовалось результат закрепить, потребовалось найти общий интерес, животрепещущую для принца тему, что-то глубоко его трогающее, что-то вроде футбола, при том, что футболом он, как назло, не интересовался вовсе.

И тема такая нашлась. Принц Уэльский и Уоллис взахлёб говорили и говорили, у них было, о чём поговорить, причём поговорить с горящими глазами, у них кроме физической была и ещё одна страсть, они рассказывали друг другу о фашизме.

Насколько искренна в своём увлечении (в смысле мировоззрения) была Уоллис Симсон, сказать трудно, но вот то, что с первоисточниками она была знакома очень хорошо, сомнению не подлежит. Недаром принцу было с нею так интересно. Дело в том, что Уоллис знала о фашизме не понаслышке, сведения её были из первых рук. Вы помните местечко из её бульварной биографии, где рассказывается о романе Уоллис с аргентинским дипломатом? «Don't cry for me, Argentina…» Так вот, плакала ли Уоллис по своему ветреному Фелипе или нет, подозреваю, что плакала, она ему даже физиономию на прощанье расцарапала, но нам в этой истории должно быть интересно вовсе не это, главный интерес в том, что Фелипе Эспил был не первой её победой на дипломатическом поприще, первым в жизни будущей герцогини Виндозрской дипломатом, причём дипломатом, которого своей статной фигурой и должен был прикрывать аргентинец, был не больше и не меньше, как посол Италии в США князь Джелазио Каэтани, потомственный итальянский аристократ, в роду которого было двое пап и двое кардиналов. Он был фанатичным сторонником Муссолини и как любой фанатик старался обратить в свою веру окружающих. А кто может быть ближе любовницы? Причём пыл наставника подогревался тем обстоятельством, что ему было сорок пять лет, а благодарной слушательнице двадцать шесть.

Уже в Китае, в Пекине, куда она добралась с такими трудностями, Уоллис нашла себе другого итальянца, военно-морского атташе итальянского посольства Альберто да Зара и коротала время уже с ним. С да Зарой ей было полегче, он, кроме фашизма, увлекался лошадьми, так что у них была и ещё одна тема для разговоров. Между прочим, оба этих итальянца интересны тем, что их кое-что роднило, у князя Каэтани мама была американкой и он стал послом Италии в США, уже прожив в Америке много лет и будучи владельцем фирмы геологоразведки под названием Бурш, Каэтани и Хирсли, расположенной в Сан-Франциско, а любитель лошадей и скачек да Зара получил военное образование в Аннаполисе, в американской военно-морской академии.

Получив кое-какой опыт в общении с итальянцами, Уоллис пошла на повышение, вернувшись из Пекина в Шанхай, она вступила в «романтические отношения» с двадцатиоднолетним итальянским студентом, находившимся в Китае с «ознакомительными целями» и даже от него забеременела, вынуждена была сделать аборт, следствием чего стали преследовавшие её всю оставшуюся жизнь гинекологические осложнения. Звали студентика граф Галеаццо Чиано. Ему было суждено стать очень известным человеком. Это тот самый граф Чиано, что занимал пост министра иностранных дел в правительстве Муссолини.

20

Но интерес Уоллис к мужчинам, разделявшим идеи фашизма, отнюдь не сводился к одним только итальянцам. Итальянцы были интересны в смысле погружения в теорию, но вот для знакомства с практикой нужны были совсем другие люди. И они, как по волшебству, появились. Когда чего-нибудь хочешь, то непременно получаешь. Надо всего лишь захотеть. По-настоящему захотеть. Ну и понятно, что желание человека и желание государства несопоставимы, возможности у них немножко разные и хотят они, ясное дело, по-разному. Уж если чего государство захочет, так тут уж только держись.