Монолог Нины

И пошел Иисус и все Израильтяне с ним из Македа к Ливне и воевал против Ливны. И предал Господь и её в руки Израиля, и царя её, и истребил ее Иисус мечом и все дышущее, что находилось в ней; никого не оставил в ней, кто бы уцелел. И поступил с царём её так же, как поступил с царём Иерихонским.

Из Ливны пошел Иисус и все Израильтяне с ним к Лахису; и расположился против него станом, и воевал против него. И предал Господь Лахис в руки Израиля, и взял он его на другой день, и поразил его мечом и всё дышущее, что было в нём, так, как поступил с Ливною…» /Книга Иисуса Навина, X, 28–40/…

Можно не продолжать — дальше всё то же, — всё та же лютая ненависть и звериная жестокость, Тысячелетиями вчитываясь в Книгу Навина, мы ожидали часа, когда сумеем повторить славные его подвиги. И вот дождались! Взгромоздились на «коней». И под улюлюканье охлоса, комиссарами возглавив более сорока карательных корпусов, до последнего новорожденного вырубили «дышущее» в станицах Дона, Хортицы, Кубани, Терека, Урала, Забайкалья и Приамурья, «расказачивая» в 1919 – 1934 годах изнасилованную Россию /в промежутке лет вырезая, никого не оставляя в живых, ещё и бесчисленные аулы среднеазиатского «Подбрюшья былой империи»/.

Фамилий и имён командующих «особыми кавалерийскими формированиями» называть нет нужды: все они вписаны в энциклопедии, а по окончании еврейско–кавказской войны — в расстрельные списки. Все до единого — они получили по заслугам, успев зажечь лютую ненависть к ни в чём неповинному народу, к которому рождением принадлежали. К народу, что теперь, последним десятилетием XX века, по милости собственных подонков, потерял родину и в эмигрантстве покоя не обрёл. Вчитайтесь в нижеприведенные строки письма:

— «Наступает их /наш, наш! — В. Д./ последний час. Но не только тех, кто будет схвачен на нашей земле, но кто успел, или успеет сбежать. Мы их достанем всюду: нам их выдадут, не пытаясь стать объектом нашего гнева и мишенью нашей мощи…»

«Чего мы добились? Чем окончилось очередное, Бог весть какое по счёту, наше «начинание»? Что кто получил в результате нашего неуёмства?».

Всё это тогда не интересовало меня. А муки мои были из–за того, что не знал, что ответить Аркаше Тычкину, благодетелю моему, моему спасителю, Святому Человеку… Да, нас, евреев, сломавших его судьбу, он ненавидел. Но разве ж сами себя любили мы по–настоящему, люто ненавидя всех остальных разве что ради… дешевой блажи собственной своей' «особости». А вот мать Нины Мелитта Мартыновна, — русская графиня, — «особой» себя никогда не считала и была уверена: прощать нужно именно «всем остальным» — внеочерёдно! Но… не тем, кто у кого–либо отнял душу — язык.

— Я христианка, — говорит Нине, — простила казнённым палачам их зверства. Но ни в коем случае не отобрания у твоего отца, — потому и у тебя, потому и у твоих детей, — вашего родного немецкого языка! Ведь язык — не просто средство общения, что само по себе тоже очень важно. Он — непременная связь человека с его прошлым, с прошлым предков, с прошлым — с историей — его родного народа! И. нет преступления страшнее, чем порушение этой священной связи!

А они — эти… набежавшие к нам… Не подыщу названия им, чтобы не оскорблять языка… Они разорвали эту святую связь. Нет им прощения! Нет! Нет! Не–ет!… Кара им за то будет ужасной!…

… Она плакала, каждый раз вспоминая о тех, кто заставил её, наследницу великих российских родов… плакать…

… Рано, очень рано узнала Нина, что «разорвавшие связь» собственным своим отпрыскам слушать ЕЁ немецкий язык не запрещали. Наоборот, заставляли его учить и даже пытались приказывать маме натаскивать их языку, чтобы его, в специально организуемых зарубежных поездках, оттачивать и совершенствовать; они созывали международные семинары на немецком языке и открывали библиотеки иностранной литературы, и Миней Израилевич Губельман приглашал профессуру германских университетов, чтоб его наследники могли присвоить себе отнятый у немцев России родной их язык! Сам же «российский» немец пользоваться этими институциями, чтобы стать настоящим немцем, права не имел. Все «мероприятия» такого рода были для него закрыты. Закрыты под страхом тюрьмы и обвинений в… буржуазном национализме. Национальная Катастрофа «русских немцев» произошла много раньше 1941 года /когда их, всех до единого, депортировали на Север и Восток/.

Чтобы старику не показалось, что мать Нины, Мелитта Мартыновна, по вполне понятным причинам, драматизировала события с потерей этническими немцами их родного языка, — и, чтобы, не приведи Господь, вместе с нею в предвзятости он не заподозрил меня, грешного, — я позволил себе рассказать о существе неординарных мытарств Владимира Яковлевича Мартенса, моего давнишнего друга.