Монструм

– Тебя это не касается, – резко отозвалась Фри. Ее ладони крепко сжали подлокотники. Она замотала головой из стороны в сторону. – Я не могу ответить. Не могу.

– Жаль, – обронил Домирус, не обращая внимания на выругавшегося в его адрес Стефана.

Мне не нравился взгляд планетара. Скучающий, но между тем заинтересованный. От меня не ускользнул и легкий восторг, который он испытывал, когда кто-то проигрывал.

Я четко решил поставить наглеца на место.

Диск блеснул в воздухе. Над белым кругляшом всплыл вопрос:

«Если бы была возможность исправить все и вновь стать человеком, перестав быть протектором и позабыв о Свете и Тьме, ты бы согласился?»

– Ни за что на свете, – ответил я, зная, что говорю чистую правду.

Сара подтянула к себе диск и какое-то время смотрела на него. Все ждали. Синева извергла свой вопрос:

«Ты веришь, что случившееся с Орионом – твоя вина?»

– Нет, – быстро сказала Сара, стоило буквам обрести четкие очертания. – Не верю. – Но дым говорил за нее. Девушка посмотрела на зеленое облачко. – Но это неправильно!

– Неправильным был твой ответ, – поправил ее Домирус, ловко пряча удовлетворение.

Сара буркнула что-то себе под нос, явно нелицеприятное.

Планетар в который раз получил белую сторону.

«Зачем звездам так много знать о планетах?»

Он посмотрел на меня исподлобья. О да, он понял, кто задавал ему вопросы все это время.

– Они хотят собрать о них подробную информацию. Проверяют на предмет аномалий и войдов.

И он не обманывал.

Стефан получил черноту.

«Что ты видишь на той стороне?»

Он долго раздумывал, но в конце концов вскинул голову и раздраженно посмотрел на Домируса.

– Чаек вижу. Иногда диско играет. А еще вижу того стремного синего динозавра с рекламы печенья. И тебя на…

Но договаривать ему не пришлось, диск уже выплюнул в воздух зеленый дым.

– Выбываешь, – перебил Стефана планетар и уставился на меня. – Остался один. Думаешь, сможешь победить меня, протектор?

– Уверен в этом, – с вызовом ответил я.

Он гадко улыбнулся.

– Посмотрим.

– Давай, – подбодрила меня Фри, когда я взял диск и получил черный цвет.

Огонь полыхал.

То, что появилось из дыма, удивило меня. Черный должен был давить на вещи, которые стараешься забыть, но не в этот раз. Вопрос сбил меня с толку:

«Сожалеешь ли ты о том, что совершил с Луцемами?»

– Не понимаю…

– Что? – лениво уточнил Домирус.

Всё.

Что я мог сделать с Луцемами? О чем мне жалеть? Это же моя семья.

Я думал, причем очень напряженно. Странный вопрос. Но тут осколок словно бы невзначай стал направлять мои мысли на согласие. Это привело меня в ступор. Какое осколку вообще дело до моей семьи? Я осознал, что сердце бьется так быстро, будто было готово сломать ребра. Осколок давил, а меня внезапно осенило.

Когда он начинал закипать, то его вопрос влегкую выдавался Домирусу. Но могло ли это работать в обратном направлении? Мог ли вопрос Антаресу случайно упасть мне? Мы же в одном теле. Что, если этот ход предназначался вовсе не мне, а осколку? Но… при чем тут моя семья?

– Так ты будешь отвечать? – спросил Домирус.

– Да. – Я глянул на стол. – Да, я сожалею.

Планетар задержал взгляд на дыме и, подождав изменений пару секунд, потянулся к диску.

Произошедшее потрясло меня. Я совсем запутался.

В этот раз осколок задал планетару такой вопрос:

«Что намереваются сделать звезды с помощью информации о планетах?»

– Мне нельзя говорить об этом каким-то протекторам! – Домирус гневно вскинул голову.

– Тогда сдавайся, – с нарочитым дружелюбием предложил я.

Домирус осознал, что его загнали в угол, и встал.

– Это не твои вопросы, приземленный! Думаешь, я не догадался, что это дело рук Антареса?!

Остальные пораженно уставились на меня.

– И что? Я ответил на все вопросы, а это было главным правилом игры.

Он зло вздохнул.

– Я не отвечу.

Дан не удержался от смеха, когда дымок с яркой вспышкой позеленел. Фри тоже немного позлорадствовала. Домирус еле сдерживал гнев. Желчь выплескивалась через его глаза. Правильно их назвали зеркалом души.

– Женеви, держи наготове карты в том случае, если они понадобятся, – холодно сказал он, после чего окатил меня нескрываемым презрением. – Уговор есть уговор. Я помогу вам.

– Мне надо что-нибудь делать? – спросил я.

Планетар протянул ладонь.

– Только дать мне руку.

Его пальцы оказались сухими и холодными. Душой Домируса был тропический ливень, извергаемый тяжелыми бирюзовыми тучами. Он помнил тайны сотен проигравших. Домирус закрыл глаза и пару раз глубоко вздохнул. Метка на его грудине засияла, просвечивая через воротник, а когда Домирус поднял веки, красная радужка его глаз по-настоящему горела.

– Осколок твоей души, – начал он необычно блеклым голосом, – на Терре. И его легко найти, никакой серьезной защиты вокруг него нет.