Моонзунд

А на «Изяславе» молчит третье орудие. Молчит.

Разинутый зев пушки уже проглотил снаряд, готовый сорваться в полете. Дело за малым: вложить тарный патрон, который даст снаряду пинка под зад, чтобы тот метнулся в противника.

– Подавай унитар, холера! – рычит старшина.

Унитар не подан. Досылающий матрос нежно прижал его к груди. В полном обалдении, раскрыв рот, он глядит, как скачут по волнам, легко их рассекая, острые топоры чужих форштевней…

– Подавай патрон, мать твою так! – кричит старшина, не выпуская из прицела один из этих форштевней противника.

Кричит спина. Кричит сердце. Кричат нервы.

Теперь уже все кричат досылающему:

– Давай патрон, лярва… чего расшеперился? Немца не видел?

Лейтенант Петров уже добежал до пушки. Он развернулся и треснул досылающего по зубам. Так дал ему, как в проклятые старые времена, будто для него и не было никакой революции… Хряск!

Досылающий сразу подал патрон. Замок задернулся. Смачно щелкнула его жирная, в тавоте и смазке, челюсть. Пропел ревун: му-му. И снаряд пошел сверлить мутное пространство Кассарского плеса.

Третье орудие (что и требовалось доказать) включилось в общую симфонию боя. На мостике «Изяслава» начдив Шевелев, как опытный дирижер, отметил на слух, что в оркестре снова порядок.

– Третье заработало, – сказал он, довольный…

Очевидец пишет: «Это был не тычок или подзатыльник и не боксерский выпад, а самый настоящий удар с размаху, сплеча, нанесенный с большим чувством». От себя добавлю, что лейтенант Петров ни слова досылающему не сказал. Треснул – и побежал обратно на мостик…

XIII дивизион с победою выходил из боя. На палубах эсминцев замелькала белая марля на раненых. Стали пересчитывать трупы убитых, тащили их в баню, плакали и ругались… Долго не мог успокоиться Кассарский плес, и его еще долго мутило от грунта, словно изблевывая наружу всю грязную накипь взрывов.

Три эсминца против десяти выстояли.

Три угробили трех из десяти…

Из раскрытой раны в борту «Автроила» медленно вытекала в море корабельная кровь – тяжелый маслянистый мазут…

* * *

После отхода XIII дивизиона в погоню за немцами пошла канонерка «Грозящий» под командой кавторанга Ордовского-Танаевского. Она билась почти два часа, загоняя противника обратно – в крысиную дыру Соэлозунда… К вечеру «Грозящий» сильно сдал.

Орудия его от огня разогрелись. Носовое даже склонилось набок, словно усталый человек. Кормовое орудие даже скособочилось. От частых залпов просели палубы. В командном отсеке под первой пушкой согнулись столбы пиллерсов, подпиравшие снизу верхнюю палубу. В корме лопнули кницы, способные удержать любой мост…

Ордовский-Танаевский даже присвистнул:

– Еще два залпа, и можно всем нам писать похоронную…

Да. Боевая техника, скованная из высокосортных сталей, уже начала сильно сдавать. Но люди зато держались. Они понимали – это еще не самый черный день.

* * *

Им удалось незаметно прошмыгнуть через перешеек полуострова Сворбе; миновав окопы, в которых лежали погибшие каргопольцы, они вышли со Сворбе на Эзель; дорога лежала на Аренсбург…

– Кто-то едет, – присмотрелся Скалкин.

Из-за леса выкатилось старомодное ландо, запряженное холеными лошадьми. Фон Кнюпфера узнали все сразу – это он, уже в сером пиджаке и в кепке самой модной в крупную клетку. А рядом с ним сидела поджарая дама, и до церельцев доносился их смех.

Артеньев вытянул руку, сказав комиссару:

– Дай-ка мне твою оптику.

– Прицел барахлит, – предупредил Скалкин.

– Ладно. Справлюсь…

Коляска приближалась. Артеньев из-за кустов поднял винтовку с колена. В оптической трубке возникло сытое лицо каперанга с папиросой в зубах. А рядом с ним ехала Лили фон Ден…

– Фу! – Артеньев крепко выдохнул из груди воздух, чтобы смирить дыхание.

Предателю – смерть! Тщательно прицелился он в грудь фон Кнюпфера и через оптику досмотрел до конца, как выпала из коляски на дорогу убитая наповал Лили Александровна, а сам Кнюпфер в испуге стал нахлестывать лошадей… Артеньев расцепил в своих онемелых пальцах оружие и схватился руками за лицо.

– Боже! Я не хотел… клянусь, я не хотел в женщину…

Скалкин решительно поднял винтовку:

– Пошли! Я же говорил, что у ней прицел свихнут…

Словно какой-то рок преследовал Артеньева: сначала он заставил застрелиться командира «Новика», а сейчас случайно застрелил его вдову. Впрочем, переживать было некогда… Решили обойти Аренсбург лесом – важно пробиться до Орисарской дамбы. Артеньев убеждал товарищей, что дамбу так скоро не сдадут.

– Кто-то опять едет навстречу, – заметили матросы.

Прядая ушами, не спеша ступал через лужи старый мерин, а в телеге, болтая ногами, сидел эстонский крестьянин. Пожилой уже.

– А ведь я его знаю, – сказал Артеньев, вспомнив день своего прибытия на Эзель. – Этот эстонец из наших… флотский.

– Так позовите его: может, чем и пособит.

– Как же я его позову? Имени не знаю… болтал он что-то про себя, да я все позабыл. Помню, что на «Авроре» он служил… Да, верно, еще и в Цусиме участвовал…

– Эй, Аврора! – гаркнул комиссар. – Остановись, Цусима!

Телега остановилась. Тынис Муога терпеливо выждал, когда из леса к нему вышли матросы и три офицера.