Море Дирака

— Чем ты занят сегодня? Опять взаимодействием электронов за счет обмена фононами?

— Где ты нахваталась?

— Фу! Грубиян… Может, сходим сегодня в кино? На «Тишину»?

— Хватит с меня «Дайте „Жалобную книгу“»! Я теперь по горло сыт кино на ближайшее пятилетие.

— Тоже сравнил! Ты не можешь выключить это противное гудение?

Михаил взглянул на вакуумметр.

— Пока нет. Форвакуум должен быть не выше десяти в минус шестой… Еще минут сорок.

— А потом выключишь?

— Да. Но включу агрегаты конденсации и адсорбции. Рев, правда, чуть усилится, но зато через каких-нибудь два часа у меня будут как миленькие десять в минус двенадцатой тор. Все подсчитано, детка, вплоть до эффекта Купера.

— Фенимора?

— Не нужно кокетничать невежеством. Это не украшает.

— Много ты понимаешь… Ты говорил обо мне в цирке?

— Обещали что-нибудь подыскать.

— Когда?

— Буду звонить им на той неделе.

— Я тебе мешаю?

— Откуда ты это взяла?

— Ты отвечаешь так отрывисто, словно нехотя.

Михаил пожал плечами. Он опять подумал, что им не следует встречаться. Ни к чему хорошему это все равно не приведет. Ведь она совсем не в его вкусе и к тому же слишком молода.

— Так, значит, ты еще не скоро освободишься?

— Боюсь, что не скоро, Ларочка. Сама понимаешь, мне нужно спешить.

— Может, я могу тебе помочь?

Михаил нажал кнопку остановки форвакуумного насоса, включив другой рукой реостат. Не успел замолкнуть отключенный мотор, как сразу же пронзительно запели на самых высоких нотах сложные агрегаты парогазовой конденсации и адсорбции. Расход жидкого гелия резко возрос и достиг двадцати пяти литров в час.

«Нужно прогнать ее, — подумал он, сосредоточенно уставившись на приборы регистрационной панели. — Решительно и твердо прогнать. Полумеры только ухудшают положение… Прогнать, чтобы обиделась по-настоящему. Ничего! Для нее же лучше будет. Пусть найдет себе кого-нибудь помоложе».

— Мишенька, милый! Я тебе не помешаю. Ни на вот столько! А, Миш?

— Ладно уж… Сиди. Только никуда не суйся, пока не позову. И развлечений от меня не жди! Работать так работать, или…

— Не надо никаких «или», Мишенька. Сама все знаю. И не будь таким грубым.

Он осторожно подвинтил на кожухе камеры ограничитель и высвободил магнитный поршень. Световой зайчик на зеркальном гальванометре под потолком дернулся и заплясал около нулевого положения.

— Нажми красную кнопку с надписью «Конденсатор». Только не перепутай.

— Не перепутаю, Мишенька… Готово!

Зайчик понесся к концу шкалы. Остановился и сейчас же сорвался обратно к нулю. Потом опять убежал и снова сорвался.

— Порядок!

— Что порядок, Миша?

— Смотри вверх на гальванометр.

— А-а… Бегает.

— Знаешь, что это значит? — И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, продолжил: — Это значит, что в камере вверх и вниз ходит над сверхпроводником магнитный поршень! Смотри теперь вот на этот вакуумметр. Если стрелка отклонится вправо хоть на одно деление, сейчас же кричи.

— Благим матом кричать?

— Кричи благим матом…

— Солнышко зашло… Зажечь свет?

— Ты не видишь прибора?

— Вижу.

— Тогда не надо. Посидим в темноте.

В сумеречном свете все казалось погрустневшим и сероватым. Тускло отсвечивали стальные грани стенда, устало и напряженно мигали красные лампочки.

— Эти лампочки похожи на глаза больной обезьяны. Помнишь, в зоопарке?

Он удивился точности этой странной ассоциации и с радостным удивлением вновь ощутил, что ему приятно быть рядом с нею. Им овладел тот особенный душевный подъем, который наступает в преддверии праздника или какой-то очень большой удачи.

— Ты знаешь, что тебе вкатили выговор?

Он вздрогнул и медленно повернулся к ней. На фоне бледного невеселого неба она казалась темной тенью. Поблескивали белки ее глаз. Как-то разом исчезло все: радостное волнение, ожидание, опьянение работой. Точно у самого финиша споткнулась вырвавшаяся вперед лошадь. И полетела в пыль, еще горя глазами и радостно раздувая ноздри.

— Плевать я хотел на этот выговор!

— Это тебе Иван подстроил. У-у, мерзкий человек! Ненавижу!

— Поговорим о чем-нибудь другом. Как насчет холеры в Одессе?

— Чего?

— «Поговорим лучше о чем-нибудь веселом. Что слышно насчет холеры в Одессе?» Это из Шолом-Алейхема.

— А-а-а…

— Пересказанная шутка тускнеет, как плохо пересаженные цветы.

— Это тоже… откуда-нибудь?

— На сей раз, кажется, это лично от меня. Ты следишь за прибором?

— Конечно… Только стрелочка не шелохнется, как мертвая.

Он увеличил ток в сверхпроводнике и попытался сосредоточить мысли на опыте. Но почему-то вспомнил, как неслись по желтому небу лиловые облака. Потом он подумал, что все-таки напрасно не написал директору объяснительную записку. Впрочем, это успеется и завтра.

— Ой! Прыгнула! На целых два деления прыгнула!

— Что? Не может быть! Это же на два порядка ниже упругости паров!

Он вскочил и хотел было кинуться к стенду, но почему-то представил себе, что протягивает ей руки и кружит ее по комнате.

Он медленно опустился на стул, с удивлением ощущая, как колотится его сердце.

— Не понимаю, что означает и прибор и стрелка, но чувствую, что это очень здорово! Не надо никакого цирка, Миша. Я хочу остаться здесь, с тобой. Возьми меня к себе в лаборантки.