Море дышит велико

В узком пространстве между первой дымовой трубой и бортовыми надстройками клокотала вода, ручьями скатываясь в дырки шпигатов. Мочалов ухватился за скользящую рукоять штормового леера и вдруг ощутил, что стальной трос, жестко закрепленный между надстройками, конвульсивно дергаясь, провисал, а потом обтягивался струной. Корпус сторожевика, несмотря на коробчатый киль и прочные ребра из фасонных тавровых балок, прогибался наподобие позвоночника. Доктор с удивительной ясностью представил гимнастику корабля под действием сгибательных контрактур: вот выгиб, как при наклоне вперед, — кифоз, затем обратный прогиб — лордоз. Медицинские термины не успокаивали Романа, наоборот, подчеркивали, что для престарелого «Торока» такие упражнения чреваты летальным исходом.

— Назад! — вдруг заорал палубный динамик жестяным голосом. — По верхней палубе не ходить!

Выра закашлялся в микрофон, и палубная трансляция вторила многократно усиленным утробным грохотом. Мочалов повернул назад, ощущая себя не врачом, а какой-нибудь бледной спирохетой. Не стоило разговаривать с Виктором Клевцовым. Заместитель командира не станет увещевать больного Выру, когда речь идет о судьбе корабля. Пустой желудок Романа, подскочив, вытолкнул горькую желчь, а волна аккуратно слизнула её, наводя свой порядок на палубе.

В каюте Мочалов попытался расслабиться, призывая дремоту. Он никак не думал, что настырный Клевцов захочет настоять на своем. Минут через двадцать внезапно врубился верхний свет, и прозвучала хлесткая команда:

— Встать!

— Выполняется последнее приказание — с палубы завернули обратно…

— А как насчет клятвы Гиппократа? — нехорошо усмехнулся Клевцов, мокрый насквозь. — Теперь и ходить недалеко. Больной доставлен в кают-компанию.

— Почему не в его каюту? Ясно, в таком состоянии командовать кораблем нельзя.

— Командовать кораблем?

— Подозреваю воспаление легких…

— И молчал? Кто вам дал на это право? Никто вам такого права не давал… — Клевцов перешел на «вы», и его протокольный тон угнетал Романа. Взамен этого тона он был согласен на всё, даже на «клистирную трубку».

— Хотел вызвать на рейд санитарный катер, а он разорвал семафорный бланк…

— Немедленно в кают-компанию, — перебил Клевцов. — Там главный старшина Грудин.

По характерной позе больного — скрючившись — Мочалов понял: «острый живот». Только этого ему еще не хватало. Болевые схватки у Грудина не имели определенно выраженной точки, волосатое пузо вздулось, при пальпации ощущалось напряжение мышц брюшной стенки. Отступив на два пальца от передней верхней подвздошной ости слева, Мочалов осторожно нажал, резко отнял руки, и пациент охнул. Симптом был классическим, как по учебнику. Он не оставлял сомнений, и всё же Мочалов надеялся на проволочку. Госпиталь недалеко, воды прибрежные. Доктор надеялся, хотя и понимал: в такой шторм расстояние до стационара не имело никакого значения.

— Та-ак… Признавайся-ка, Грудин, такое у тебя впервые? Тогда ничего — поможем консервативно.

— Ать, чего таиться, товарищ старший лейтенант. Мы, туляки, двужильные. Маленько прихватит в трюме, прилягу — и полный морской порядок…

Старшина котельных машинистов взглянул и сразу осекся. Кабы ему знать, чего говорить. Грудин вовсе не хотел огорчать веселого доктора, который обещал лекарство.

— А когда вахту стоять нету мочи и замполит лично прибег, точно, еще не бывало. В самый первый разочек…

Но слово не воробей. Перед глазами у Мочалова маячил всё тот же учебник и в нем строчки чёрным по белому: «В течение острого аппендицита, поздно распознанного и не оперированного вовремя (т. е. первые сутки) может встретиться ряд осложнений… Эти осложнения чрезвычайно опасны и требуют немедленного хирургического вмешательства…» Легко сказать: «требуют». Мочалов всего один раз удалял червеобразный отросток слепой кишки, и то нельзя сказать чтобы самостоятельно — ему ассистировал опытный ординатор. Причем это состоялось на твердой земле, в обособленной операционной с необходимым медицинским оборудованием, при тщательном соблюдении всех правил асептики и антисептики.

— Бирюков! Стерилизовать инструмент. Кают-компанию обработать с карболкой…

Роман надраивал пальцы с мылом и щетками по способу Альфельда. Корабль взбалтывало, и, чтобы не упасть, приходилось то и дело хвататься за умывальник и начинать мытье заново. Упрямо продолжая подготовку, он пытался представить, как действовать скальпелем без опоры. Любой толчок — и последствия необратимы. Даже банальная морская болезнь могла стать орудием убийства, поскольку легкая марлевая повязка на лице не задержит извержений.

— Что ты задумал? — прибежал встревоженный Клевцов. — Надо бы получить «добро» от командира…

— Хватит! Здесь решает медицина.

В халате, с неприкасаемыми руками, доктор наступал на Клевцова, и лицо его, без кровинки, тоже казалось стерильным.

— Нет ли другого выхода?