Море дышит велико

«Спокойно! — внушал себе доктор. — Только спо­койно!» — и вдруг обнаружил некую закономерность своих движений: сгиб — разгиб, как на утренней физ­зарядке. «Раз, два — три», — невольно подсчитал он и уложился в ритм. Но главное, в крайних точках Мо­чалов ощутил паузы. Одна из них, на разгибе, явно была холостой, другую вполне можно использовать. Вот палуба, наклонившись, замерла на мгновение, и этого оказалось достаточным, чтобы вонзить иглу. Но­вый наклон в ту же сторону, и скальпель уверенно разрезал кожу. Еще крен, пауза, и обнажились мыш­цы брюшного пресса. Стоило Роману соразмерить дей­ствия, расчленив их на короткие целесообразные же­сты, как дело пошло.

«Раз, два — три. Раз, два — три», — повторял пре себя Роман. Операция шла в ритме вальса, но счет отвлекал, и тогда он запел:

— «Корабль мой упрямо качает...» Зажимы Кохера! Да нет, не то. Я же показывал, слепая тетеря... «Крутая морская волна...» Крючки! Молодец, теперь правильно... «Поднимет и снова бросает в кипящую бе­здну она...»

«Понимает ли он, что поет?» — думал Виктор Клевцов, наблюдая за фигурой в белом халате, которая, откидываясь, повисала на прочном лине, снова при­никала к больному, чтобы сделать одно-два быст­рых и точных движения, и опять отшвыривалась назад.

Мочалов замолчал так же внезапно. Всем осталь­ным: Клевцову, санитару Бирюкову и самому Леони­ду Грудину — стало страшно.

— Хоть верть-круть, хоть круть-верть, — вздохнул кочегар. — Ать, всё одно в черепочке смерть.

— Заткнись, двужильный! — грубо оборвал Ро­ман. — Терпи, покуда твои «трюма» потрошу...

— Дык я чего? Я ничего, — оправдывался больной, явно успокоенный окриком.

Качаясь над ним, Мочалов глядел в открытую ра­ну. Диагноз его, к сожалению, был точным. Острый абсцесс раздул тонкую оболочку отростка кишки. Она могла лопнуть сама собой или в момент извлечения. Кругом бугрились спайки, и доктор не мог заставить себя прикоснуться к ним скальпелем.

— Зато мы в тельняшках, — сказал Клевцов.

— Что такое? — возмутился Роман, но уже без надрыва. — Запомни, здесь замполитов нет, а ты все­го лишь бестолковая медсестра.

— Виноват, исправлюсь...

Мочалов потребовал себе другой скальпель. Отсту­пать было некуда. Он снова запел, хотя ему было со­всем не до песен:

— «Я знаю, друзья...» Пинцет!..

«Что не жить мне без моря...» Шёлк! Иглу!.. «Как море мертво без меня…»

Червеобразный нарыв растекся уже в ведре, и Вик­тора Клевцова затошнило.

— Бирюков! Эвакуировать «дамочку» вон, — распо­рядился хирург, — ибо субтильна и к медицине питает отвращение. Обратно можешь не приходить, — добавил он Клевцову. — Обойдемся.

Ведро было принайтовлено так, чтобы Роман, в крайнем случае, мог использовать его на манер адми­рала Нельсона. Но странное дело. От затянувшейся физзарядки у доктора нестерпимо ломило в пояснице, а о ведре он даже и не вспомнил.

Глава 7

Море целует

Волна вырастала огромная, с наклоненным на­встречу козырьком, который, мерцая красно-зелеными бликами от ходовых огней, обрушивался на палубу. Волна шла стеной, подминала шпиль, носовой зенит­ный автомат и разбивалась о бронированный короб первого орудия. Воздух пополам с брызгами набивался в легкие лейтенанта Чеголина и распирал их так, что не продохнуть. Брызги стали острыми и секли глаза, как песок. Смотреть вперед невозможно, но отвернуть­ся было нельзя. Далеко впереди штормовал флагман­ский эсминец, а «Торок» неотвратимо отставал, едва выгребая против ветра.

После получения радиосигнала об экстренной съемке с якоря обстановка была простой, а доктор не дал беспокоить заболевшего Выру. Но синоптики ошиблись с прогнозом, и ветер стал упругим, можно потрогать рукой. Чеголин был обязан доложить об этом командиру, дул в раструб переговорной трубы, названивал по телефону, но тот не отвечал. Рассыль­ный доложил:

— Их не разбудить. Бредят...

Меховая одежда на Чеголине заскафандрилась. Лед налип на бровях, на ресницах. Через равные про­межутки времени корпус сторожевика, кряхтя, оседал. Но тяжелее волны на плечи лейтенанта навалилась ответственность. Он стоял, уцепившись за медные об­тяжки главного магнитного компаса. Тело задереве­нело, только по-прежнему ясно работала голова. Чего­лин представил диаграмму динамической остойчиво­сти. Как вместе с углом крена, растут вектора, сопро­тивляются наклону и пересиливают волну, спрямляя корпус. Но в какой-то момент вектора могли съёжить­ся и выскочить с обратными знаками. То была критическая точка, достигнув которой корабль перевора­чивался.

Артём пуще всего боялся упустить что-либо сущест­венное. Всё, что можно, было закреплено. Главный боцман Буланов проверил задрайку люков, иллюми­наторов и дверей. Аварийная партия и спасательные средства находились в немедленной готовности.