Море исчезающих времен

– Не может быть!

– Да, уехал, – повторила Мина.

Тринидад не мигая уставилась на нее. Между ее сдвинутыми бровями пролегла вертикальная морщина.

– И что теперь?

Голос Мины прозвучал ровно и твердо:

– Теперь? Ничего.

Около десяти часов Тринидад стала прощаться с ней. Мина к тому времени уже отвела душу и теперь остановила ее, напоминая, что надо бросить дохлых мышей в уборную.

Слепая подрезала розовый куст.

– Ни за что не догадаешься, что у меня здесь в коробке, – проходя мимо нее, сказала Мина.

Она потрясла коробку. Слепая прислушалась.

– Тряхни еще раз.

Мина тряхнула во второй раз, но даже после третьего, когда слепая слушала, оттянув указательным пальцем мочку уха, она так и не смогла определить, что в коробке.

– Это мыши, которые за ночь попались в мышеловки в церкви, – объяснила Мина.

На обратном пути она прошла мимо слепой молча. Однако слепая двинулась за ней следом. Когда бабка вошла в большую комнату, Мина, сидя у закрытого окна, заканчивала розу.

– Мина, – сказала слепая, – если хочешь быть счастливой, никогда не поверяй свои тайны чужим людям.

Мина на нее посмотрела. Слепая села напротив и хотела тоже начать работать, но Мина ей не позволила.

– Нервничаешь, – заметила слепая.

– По твоей вине.

– Почему ты не пошла к мессе?

– Сама знаешь почему.

– Будь это вправду из-за рукавов, ты бы и из дому не вышла. Ты пошла, потому что тебя кто-то ждал, и он сказал что-то для тебя неприятное.

Мина, словно смахивая пыль с невидимого стекла, провела руками перед глазами слепой.

– Ты ясновидица, – произнесла она.

– Сегодня утром ты была в уборной два раза, – напомнила слепая. – А ведь больше одного раза ты не ходишь по утрам никогда.

Мина продолжала работать.

– Можешь показать мне, что у тебя в нижнем ящике шкафа? – спросила слепая.

Мина не спеша воткнула розу в оконную раму, достала из-за корсажа три ключика, положила в руку слепой и сама сжала ей пальцы в кулак.

– Посмотри собственными глазами, – сказала она.

Кончиками пальцев слепая ощупала ключи.

– Моим глазам не увидеть того, что лежит на дне выгребной ямы.

Мина подняла голову, и ей вдруг показалось, что слепая чувствует ее взгляд.

– А ты полезай туда, если тебя так интересуют мои вещи.

Однако слепая пропустила колкость мимо ушей.

– Каждый день пишешь в постели до зари, – проговорила бабка.

– Но ведь ты сама гасишь свет.

– И сразу ты зажигаешь карманный фонарик. А потом, слушая твое дыхание, я могу даже сказать, о чем ты пишешь.

Мина сделала над собой усилие, чтобы не вспылить.

– Хорошо, – произнесла она, не поднимая головы, – допустим, это правда – что здесь такого?

– Ничего. Только то, что из-за этого ты не причастилась в страстную пятницу.

Мина сгребла нитки, ножницы и цветы в одну кучу, сложила все в корзину и повернулась к слепой.

– Так ты хочешь, чтобы я объяснила тебе, зачем ходила в уборную? – спросила она.

Наступило напряженное молчание, и наконец Мина сказала:

– Какать.

Слепая бросила ей в корзину ключи.

– Могло бы сойти за правду, – пробормотала она, направляясь в кухню. – Да, можно было бы поверить, если бы хоть раз до этого я слышала от тебя вульгарность.

Навстречу бабке, с противоположного конца коридора, шла мать Мины с большой охапкой усеянных колючками веток.

– Что произошло? – спросила она.

– Да просто я потеряла разум, – ответила слепая. – Но, видно, пока я не начну бросаться камнями, в богадельню меня все равно не отправят.

Похороны Великой Мамы[21]

Послушайте, маловеры всех мастей, доподлинную историю Великой Мамы, единоличной правительницы царства Макондо, которая держала власть ровно девяносто два года и отдала Богу душу на последний Вторник минувшего сентября. Послушайте рассказ о Великой Маме, на похороны которой пожаловал из Ватикана сам Верховный Первосвященник.

Теперь, когда ее верноподданные пришли наконец в себя после такого страшного потрясения, теперь, когда дудочники из Сан-Хасинто, контрабандисты из Гуахиры, сборщики риса из Сину, проститутки из Гуака-майяля, ведуны из Сиерпе и сборщики бананов из Аракатаки опомнились и натянули москитные сетки, чтобы отоспаться после стольких бессонных ночей, теперь, когда, восстановив душевное равновесие, взялись наконец за государственные дела все, кому положено, и даже Президент Республики, да и все те, кому подвернулся случай представлять не только власть земную, но и небесную на самых пышных в истории человечества похоронах, теперь, когда душа и тело Верховного Первосвященника вознеслись на небо, а по улицам Макондо ни пройти ни проехать, ибо кругом горы консервных банок, порожних бутылок, окурков, обглоданных костей и уже подсохших кучек, оставленных несметным сборищем людей, прибывших на это историческое действо, именно теперь – самое время приставить к воротам скамеечку и, пока не нагрянули те высокоумные господа, что пишут историю, взять и с чувством с толком рассказать о событиях, взбудораживших всю страну.