Море — мой брат. Одинокий странник

Тут, однако, сестра Билла зашла в комнату, куря «Фатиму» и по-прежнему с чайной чашкой. Они с подругой, женщиной средних лет, которая сейчас широко улыбалась в дверях, развлекались после обеда, гадая друг другу на чайной гуще. Сестра, высокая женщина, на которую, судя по строгим, но юношеским чертам, уже явно надвигался средний возраст, укоризненно говорила младшему брату:

– Билл, как мне тебя переубедить? Ну что за глупости? Куда ты едешь, ей-богу… будь благоразумен.

– Я еду только на каникулы, – затравленно огрызнулся Билл. – Я вернусь.

Он взял чемодан и наклонился поцеловать сестру в щеку.

Сестра вздохнула и поправила лацкан его куртки. Она не слишком приветливо взглянула на Уэсли, и тот, в свою очередь, хотел сказать ей, что это не его рук дело и не будет ли она так любезна оставить свои злобные взгляды при себе?

На улице у Уэсли перед глазами все еще стоял старик, мистер Эверхарт, каким он был, когда они прошли мимо его комнаты по пути к двери: сидел в кресле, а невыкуренная трубка лежала на подоконнике; унылая одинокая фигура.

В метро Сонни захлюпал носом, но Билл дал ему четвертак и сказал купить комикс про Супермена. И как раз когда они проходили через турникеты, коллега Билла, худой нервный англичанин, с двумя портфелями и книгой, громко закричал поверх голов завсегдатаев подземки:

– Да это Эверхарт! В отпуск?

– Да, – ответил Билл.

– Счастливый ты, мерзавец! – раздалось в ответ, и молодой человек, у которого длинная шея свободно торчала из неуклюжего воротничка, целеустремленно и враскачку зашагал на дневную лекцию.

В метро Билл испугался; Уэсли был так спокоен, что Билл едва ли мог ожидать от него душевного сочувствия. Неужели проклятый дурак не понимает, что происходит?.. Какая глупость, возможно, совершается?.. какие муки уже принесла эта импульсивная перемена?.. и еще к тому же каким трусом оказался Коротышка!

Эверхарт уже почти решил вернуться, но тут как раз вспомнил о вечернем свидании Уэсли с Полли.

– А как же твое свидание с Полли? – слегка угрюмо спросил Эверхарт, нервно теребя ручку чемодана. Поезд ревел в темном тоннеле – люди читали газеты и с коровьим спокойствием пережевывали комья жвачки.

Уэсли наклонился ближе, положив руку на плечо Биллу:

– Что?

– Как же твое свидание с Полли?

Рот Уэсли открылся, а глаза от восторга распахнулись. Громко шлепнув Билла по спине, он впервые за их знакомство закричал:

– Да кого, чтоб мне пусто, это парит?! – выкрикнул он низко, добродушно и лихо. – Мы выходим в море, мужик!!!

У Эверхарта горела спина, люди в метро с любопытством уставились на Уэсли, а тот теперь отвечал на их взгляды с проказливым простодушным юмором, немало развлекаясь.

Эверхарт расправил плечи и искренне рассмеялся; он не мог перестать, хохотал и хохотал, а голос внутри упрекал его.

Голос сказал:

– Проклятый ли дурак тот, кто в мрачную минуту смеется, заливая в тебя бесстрашие?

Глава четвертая

В три часа они остановились на обочине около Бронксского парка, и автомобили швыряли клубы пыли им в лица. Билл сидел на чемодане, а Уэсли стоял, опытным глазом невозмутимо выбирая машины и поднимая большой палец. Первый перегон продлился какую-то милю, но их высадили в выгодной точке Бостонской почтовой дороги.

Солнце так жарило, что Билл предложил сделать передышку, они зашли на заправку и выпили четыре бутылки кока-колы. Билл пошел на зады в уборную. Оттуда ему было видно поле, отороченное кустарником, что пбрил под июльским солнцем. Он в пути!.. Новые поля, новые дороги, новые холмы уготованы для него – а впереди побережье старой Новой Англии. Что за странное новое чувство притаилось в его сердце, что за пылкий зуд двигаться дальше и заново открывать обширные секреты мира? Он как будто снова стал мальчишкой… возможно также, что из-за всего этого вел он себя глуповато.

Вернувшись на раскаленную обочину, где черным паром благоухал гудрон, они поймали попутку практически сразу. Водитель был нью-йоркским цветоводом и направлялся в свою теплицу около Портчестера в штате Нью-Йорк. Этот добродушный еврейский торговец многословно говорил, демонстрируя скромность и чувство юмора. «Пара странствующих евреев!» – назвал он их, улыбаясь с озорным блеском в бледно-голубых глазах. Высадил их милей дальше своего места назначения на границе Нью-Йорка и Коннектикута.

Билл и Уэсли стояли возле скалистого пласта, аккуратно разрезанного у шоссе. В мерцающей дали неподвижные деревья укрыло бледно-зеленое одеяло равнинных лугов Коннектикута.

Уэсли снял куртку и повесил на плечо, а Билл надвинул шляпу на глаза. Они менялись: пока один сидел на чемодане, другой прислонялся к скале, лениво поднимая большой палец. Огромные грузовики карабкались по холму, оставляя позади себя пляшущее мерцание выхлопных газов.

– Лучше запаха шоссе, – медленно произнес Уэсли, жуя травинку, – только запах соленой воды.

Он бесшумно сплюнул.

– Бензин, покрышки, гудрон и кустарник, – лениво добавил Билл. – Уитменова песня большой дороги[17], современная версия.