Море спокойствия

– Выкладывай, – сказал Ибби. – Сегодня я не вылезал из фестивальной колеи. Ненамеренное новостное воздержание.

– Только что начали строительство первой Дальней колонии, – сообщил Джек.

Оливия улыбнулась и хотела было заговорить, но тут же прикусила язык. Проектирование Дальних колоний началось, когда ее бабушки-дедушки были детьми. Она навсегда запомнит этот момент, подумала Оливия, это застолье, людей, которые ей очень понравились и которых она, возможно, больше не увидит. Она сможет рассказать Сильвии, где находилась, когда услышала эту новость. Когда в последний раз она испытывала истинное благоговение? Давненько. Оливию переполняло счастье. Она подняла бокал.

– За альфу Центавра, – сказала она.

В Буэнос-Айресе Оливия встретила женщину, которая хотела показать ей свою татуировку.

– Надеюсь, не очень жуткая, – сказала женщина, закатывая рукав, чтобы показать цитату из книги: «Мы знали, чтó грядет», вытатуированную красивыми витиеватыми буквами на левом плече.

У Оливии перехватило дыхание. Это была не обычная фраза из «Мариенбада», а татуировка, заимствованная из «Мариенбада». Во второй части книги ее персонаж Гаспери-Жак нанес эту татуировку на плечо. Вот так, пишешь книгу с вымышленной татуировкой, а затем она становится реальностью. Ну, после этого почти все представляется возможным. Она видела пять таких татуировок, но каждый раз поражалась не меньше, замечая, как вымысел просачивается в реальный мир и оставляет следы на коже.

– Невероятно, – тихо сказала Оливия. – Даже не верится, что я вижу эту татуировку наяву.

– Это моя любимая строка из вашей книги, – сказала она. – Она так правдиво говорит о многом.

Но разве при взгляде в прошлое не все кажется очевидным? Синие сумерки над прериями, проплывающие под низколетящим воздушным судном, которое направлялось в Республику Дакота. Оливия смотрела в иллюминатор, пытаясь найти в ландшафте какое-нибудь умиротворение. Она получила новое приглашение на фестиваль, организованный на Титане. Она не бывала там с детства, у нее сохранились лишь смутные воспоминания о толпах в дельфинарии, о подозрительно безвкусном попкорне, о теплой желтоватой дымке дневного неба… Она была в так называемой колонии «Реалист» – на одном из аванпостов, где жители решили строить прозрачные купола, чтобы видеть истинные цвета атмосферы Титана. А еще ей запомнились странноватые нравы подростков, которые раскрашивали лица цветными крупными квадратами-пикселями, чтобы обойти систему распознавания лиц, но оборотной стороной медали было то, что они становились похожими на чокнутых клоунов. Стоит ли ей лететь на Титан? «Я хочу домой»

. Где сейчас Сильвия? «Впрочем, не забывай, что заниматься этим легче, чем поденщиной».

– Я, помнится, читал, – сказал интервьюер, – что заголовок своей первой книги вы нашли на последнем месте работы

– Да, – ответила Оливия, – я нашла его однажды во время работы.

– Ваш первый роман был, конечно, «Плавучие звезды золотисто мерцают». Расскажите, пожалуйста, об этом заголовке.

– Да, конечно. Я работала инструктором искусственного интеллекта, исправляя неуклюжие высказывания роботов-переводчиков. Помню, как просиживала часами в тесном офисе…

– В Колонии‑2?

– Да, в Колонии‑2. Моя работа заключалась в том, чтобы сидеть днями напролет, выправляя корявые предложения. Но мне попалось одно, от которого у меня внутри все похолодело. Пусть оно было несуразным и неправильным, но я влюбилась в него. – Оливия рассказывала эту историю так часто, что повествование напоминало декламацию строк из пьесы. – Это было описание к обетным свечам с короткими стихами на подсвечниках. Описание было истолковано как «семь мотивов для стихов», и одна из свечей получила обозначение «Плавучие звезды золотисто мерцают». Даже не знаю, от красоты этих фраз у меня внутри все похолодело.

У меня внутри все похолодело. Спустя два дня она выступала с другой писательницей на фестивале в городе-государстве Лос-Анджелес, и только тогда ее осенил подтекст этих слов. От чего все холодеет внутри? Конечно, от смерти. Поразительно, что Оливия об этом не задумывалась. Над Лос-Анджелесом возвели купол, но все равно свет из окон ослеплял. Значит, ей не будет видно аудиторию, что, откровенно говоря, идеально. Все эти вытаращенные на нее глаза. Нет, на них: вторую писательницу звали Джессика Марли, и Оливия радовалась присутствию Джессики даже при том, что та ей не очень нравилась. Джессику все оскорбляло, что неизбежно, если человек только и занят тем, что ищет, чем бы ему оскорбиться.