– Она вам не цирковой уродец. – Я снова перебиваю миссис Лейтон, потому что не хочу слышать ее извинений. Женщина не обязана передо мной извиняться. Мне следует закончить этот разговор, пока я не зашел слишком далеко. Поступить так было бы умно, но сегодня я умом не отличаюсь.
– Но именно так она и одевается. – Саре тоже явно не хватает ума.
– А мне нравится, как она одевается. – Я не знаю, то ли Дрю пытается отвлечь всех нас от спора, напоминая о том, какой он идиот, то ли же он и вправду идиот.
– Конечно, тебе же меньше снимать, – парирует она.
– Послушай, Сара, у тебя какие-то проблемы? – взрываюсь я.
– А у тебя? Моим родителям нельзя быть с ней добрыми, а мне нельзя быть злой? По-моему, единственный, у кого здесь проблемы, – это ты. – Сара без труда повышает голос. Но хуже всего то, что она права. У меня действительно проблемы, а я даже не знаю, в чем они заключаются.
Ума не приложу, как получилось так, что наш ужин превратился в бардак. Но думаю, в этом виноват только я. Надо было держать рот на замке, слушать, как они играют в чудесную игру «Разгадай Солнышко», и не придавать этому значения. Но я этого не сделал.
Миссис Лейтон перехватывает меня возле грузовика, пока я не успел уехать. Ну почему она не может просто оставить меня в покое, как все остальные? Наверное, эта женщина взяла на себя ответственность за мою жизнь, нравится мне это или нет.
– Кто из вас встречается с этой девушкой?
– Думаю, никто. – Может быть, Дрю, но вряд ли. По крайней мере, я бы не применил к их отношениям слово «встречаться». А думать об этом не хочу. – Наверное, Дрю.
– Сомневаюсь. – Она многозначительно смотрит на меня.
– Тогда зачем спрашиваете?
– Джош. – Когда она уже перестанет произносить мое имя вот так? Мягко и осторожно, словно проводит языком по разбитому стеклу. – Только посмотри на то, как она одевается, как раскрашивает свое лицо и при этом не говорит. Она, может, и немая, но в ней все кричит о помощи.
Мне кажется, будто я сейчас смотрю одну из серий «Главного госпиталя».
– Так почему ей никто не помогает?
– Наверное, потому, что никто не знает как. Иногда проще сделать вид, что все нормально, чем посмотреть правде в глаза и признать, что все не нормально, но ты бессилен что-либо изменить. – Уж не обо мне ли она говорит своими полунамеками?
– Зачем вы мне это все говорите? Скажите Дрю.
– Ему все равно.
В ее словах звучит открытое обвинение, и я отвечаю на него:
– Мне тоже.
Глава 20
Я ненавижу свою левую руку. Ненавижу смотреть на нее. Ненавижу, когда она цепенеет и дрожит, напоминая мне о том, что моей личности больше нет. Но все равно продолжаю сверлить ее взглядом: ведь помимо прочего она напоминает о том, что я хочу найти парня, лишившего меня всего. Я убью того, кто убил меня, и сделаю это левой рукой.
В четверг по пути на первый урок меня догоняет Клэй Уитакер. Растрепанные волосы, мятая одежда – он будто сбежал с острова потерянных мальчишек. Под мышкой неизменно зажат альбом, точно приклеенный. Он закрыт, и мне бы очень хотелось посмотреть, что в нем. Интересно, сколько у него альбомов и как быстро он их изрисовывает? Это же не может все время быть один и тот же. Возможно, у него столько же заполненных альбомов, сколько у меня – исписанных черно-белых тетрадей. Весь его шкаф наверняка забит ими от пола до потолка, и готова поспорить, если их пролистать, ни одного повторяющегося рисунка в них не найдется. Не то что в моих тетрадях. Его альбомы, скорее всего, похожи на фотоальбомы с воспоминаниями, куда он всегда может заглянуть и вспомнить, где мысленно находился в ту минуту, когда работал над тем или иным рисунком. В моих тетрадях все не так. Я не могу, листая их и читая написанное, сказать, что в то время происходило в моей жизни, в моем сознании. Я могу рассказать лишь о случившемся в тот самый конкретный день, который по идее помнить не должна.
– Настя, привет! – здоровается Клэй, поравнявшись со мной. Он тяжело дышит, но улыбается. Я останавливаюсь и отхожу к стене, чтобы мы не стояли посреди коридора. Меня распирает от любопытства: Клэй всегда здоровается со мной, встретившись случайно, но никогда не станет искать встречи специально.
– Хотел попросить тебя об одном одолжении, и раз уж ты вроде как передо мной в долгу, то не откажешь.
Да неужели? Меня волнует не столько его просьба, сколько то, чем же таким я ему обязана. Я смотрю на него, подозрительно прищурившись, – он продолжает улыбаться.
– Вспомни, сколько раз тебе удавалось в обеденный перерыв попасть в крыло английского языка благодаря подпирающему дверь учебнику? Этот учебник, кстати говоря, смят уже в лепешку, и мне, скорее всего, придется за него платить, так что ты должна мне вдвойне.
Ну, допустим. Я показываю ему рукой: давай, выкладывай, что у тебя там.