Морена

— Полагаю, пройдет много времени, прежде чем вы начнете понимать. Если вы содержите дворец или салон — то совершенно неприемлемо наличие там тараканов. Один таракан обесценит все ваши усилия… интерьер… музыка, состав приглашенных. Нужно избавляться от тараканов — иначе к вам не будет визитов. Когда нет тараканов — никто про них и не думает, но когда они появляются — выведение их становится вашей главной задачей.

— Да, но Одесса это не Россия. Мы не отвечаем за нее!

— Правда?

Чиновнику стало стыдно. Настолько ему вообще могло быть стыдно.

— Извините. Я не то хотел сказать.

Анхель встал.

— Неважно, что вы хотели сказать, главное вы сказали. Изменения — начинаются здесь, в голове. И здесь же начинается разруха, как сказал один великий русский писатель. Когда вы проложите границы империи в голове и поймете, что в деле империи нет ничего маловажного — тогда начнется ее возрождение. Настоящее. Пока что мы идем по этому пути совершенно одни.

…

— Канал связи прежний. Жду информацию. И не уходите с площади рано, скоро начнется представление скоморохов. Они здесь замечательные.

28 марта 201… года. Париж. Франция

Большие города,Пустые поезда,Ни берега, ни дна –Всё начинать сначала.

Холодная войнаИ время, как вода,Он не сошёл с ума,Ты ничего не знала.Би-2

— Ты уверен, что мы делаем то что должны? — сказал инспектор Лоррен, рассматривая дверь.

— Не сомневайся в этом — заверил Вебб — давай, вскрывай.

После того, как в Испании узнать ничего не удалось — Вебб переместился в Францию, где официально жила некая графиня Мерседес де Сантьяго, вечная студентка и прожигательница жизни. То ли искательница счастья в постелях богатых мужиков, то ли хладнокровная исполнительница убийств, то ли моссадовская фанатичка из Израиля — то ли все вместе. Вебб должен был узнать это — во что бы то ни стало.

Париж — привел его в состояние шока. Он не был тут пять лет — и поверить не мог тому, как все здесь изменилось за это время.

Беженцы. Казалось, весь город превратился то ли в цыганский табор, то ли в лагерь палестинских беженцев на Западном берегу. Даже там, где не стояли их палатки — все равно были беженцы, они выделялись в толпе как крупозная сыпь на коже. Черноглазые, курчавые, голосистые, нарочито ярко одетые, явно праздные, смотрящие нагло, с вызовом. И дети. Их дети. Очень много детей — они приставали к людям, просили денег, могли плюнуть. Те, кто постарше — с интересом присматривался к припаркованным машинам.

Французы как то пытались справиться с нашествием, то тут то там можно было видеть палатки, биотуалеты — но получалось плохо. В самых разных местах города — отвратительно пахло мочой.

В такси — Рено Сценик — которое он взял от аэропорта — между водителем и пассажиром была глухая перегородка. Как в нью-йоркских такси семидесятых и восьмидесятых годов — так было пока за дело не взялся Рудольф Джулиани, бывший прокурор и мэр города. Теперь перегородок в нью-йорских такси не было.

А тут теперь были.

Центр города патрулировали парашютисты. Не жандармерия и не КРС[19] — а настоящие парашютисты, элита французской армии. Высокие как на подбор парни, кепи и закатанные до локтей рукава, за плечом — новейшие автоматы НК416, только что принятые на вооружение французской армии. Они активно переглядывались и даже флиртовали с симпатичными туристками. Хоть в этом Франция оставалась Францией.

Была и полиция, и КРС. На площадях и в людных местах — стояли большие полицейские фургоны. Около них дежурили полицейские в бронежилетах с автоматами и русскими штурмовыми ружьями Молот[20].

Полицейское прикрытие города соответствовало уровню, как при массовых беспорядках. Туристов тоже было меньше чем пять лет назад — никто не хотел ехать в город, где пахло мочой. На первых и вторых этажах домов — теперь были решетки.

Это была совсем не та Франция, в которую хотелось бы приехать на уик-энд. Покормить голубей, полюбоваться на старинную архитектуру, пофлиртовать с симпатичными студентками, вдохнуть запах кофе и свежих круассанов утром. Ничего этого — больше не было.

По правилам — он должен был отметиться в посольстве и представиться начальнику станции — но он не стал этого делать. Вместо этого он отправился на набережную Орфевр 36, где у него были должники.

* * *

После нескольких чудовищных терактов подряд — полномочия полиции Франции расширили, но как обычно делают французы — не довели дело до конца. Теперь они могли заниматься слежкой без решения судьи — но собранные материалы по-прежнему доказательством в суде не являлись. А французские судьи, среди которых было немало социалистов и коммунистов — готовы были отпустить Бен Ладена, если он расскажет им историю о его тяжелом детстве.