Моргунов падун

Посредине доски письмена — эпитафия, делано с высокой резьбой. По сторонам резана рама — обнос, с такою иллюзией[36], что узор неустанно бежит. По углам — аллегории: тонущий корабль; опрокинутый факел; якорь спасения; птица феникс, горящая и не сгорающая. Стали читать эпитафию:

«Корабельные плотники Иван с ОндреяномЗдесь скончали земные труды,И на долгий отдых повалились,И ждут архангеловой трубы[37]

.Осенью 1857-го годаОкинула море грозна непогода.Божьим судом или своею оплошкойКарбас утерялся со снастями и припасом,И нам, братьям, досталось на здешней корге

Ждать смертного часу. Чтобы ум отманить от безвременной скуки,К сей доске приложили мы старательные руки…Ондреян ухитрил раму резьбой для увеселенья;

Иван летопись писал для уведомленья,Что родом мы Личутины, Григорьевы дети,Мезенски мещана.И помяните нас, все плывущиеВ сих концах моря-океана».

Капитан Лоушкин тогда заплакал, когда дошёл до этого слова — «для увеселенья». А я этой рифмы не стерпел — «на долгий отдых повалились».

Проплакали и отёрли слёзы: вокруг-то очень необыкновенно было. Малая вода пошла на большую, и тут море вздохнуло. Вздох от запада до востока прошумел. Тогда туманы с моря снялись, ввысь полетели и там взялись жемчужными барашками, и птицы разом вскрикнули и поднялись над мелями в три, в четыре венца.

Неизъяснимая, непонятная радость начала шириться в сердце. Где понять!.. Где изъяснить!..

Обратно с Максимом плыли — молчали.

Боялись, не сронить бы, не потерять бы веселья сердечного.

Да разве потеряешь?!