Читаем Моряк, которого разлюбило море полностью

Он говорил о сложном опыте первого рейса, о своих промахах, растерянности и тревогах. Рассказывал истории, что случались с ним по всему миру. О том, как на стоянке в Суэце на входе в Суэцкий канал у них увели из-под носа толстый швартовый трос. А в Александрии охранник, понимавший по-японски, договорился с морскими коробейниками, и они прямо в открытом море, с борта на борт, продали морякам всякую чепуху (какую именно, Рюдзи не стал уточнять из педагогических соображений). О том, как в австралийском Ньюкасле они погрузили каменный уголь ради пустякового рейса в Сидней длиной в одну вахту, а потом еле отчистили трюм. О том, что моряки трамповых сухогрузов, которые чаще всего перевозят уголь-сырец и подобные грузы, встречая на Южном пути великолепные суда «Юнайтед фрут»[41], издали вдыхают плывущий над волнами аромат набитых в трюмы южных фруктов…

Не прерывая рассказа, Рюдзи заметил, что один мальчишка успел снять кожаные перчатки и теперь со скрипом натягивает резиновые перчатки до локтя. По нескольку раз перекрещивает пальцы, стараясь получше натянуть холодную резину.

Рюдзи не стал акцентировать внимания. Подумаешь, ничего не значащая эксцентричная выходка заскучавшего на лекции умника.

Рюдзи было не до него — чем дольше он говорил, тем сильнее на волнах собственных воспоминаний оборачивался к морю, кажущемуся отсюда полоской выпаренной синевы.

Вон там, за горизонтом, исчезает небольшой сухогруз, выстилая след черным дымом. Рюдзи думал о том, что и он сейчас мог быть там.

Беседуя с мальчишками, он постепенно узнавал себя, каким он виделся Нобору. Понемногу прозревал, постигая значение для мальчика того, кем он был прежде, когда еще ходил вторым помощником на корабле.

Темная страсть морского течения, рев надвигающегося с океана цунами, грохот растущих выше и выше и затем разбивающихся волн… Неведомая слава, вечно звавшая его из темных морских глубин, соединившись со смертью и с женщиной, должна была стать его судьбой. Двадцатилетний, он упрямо верил в то, что посреди мировой тьмы приготовлен одинокий маяк, единственное назначение которого — осветить его.

В фантазиях слава, смерть и женщина всегда представлялись ему триединой сущностью. Между тем стоило заполучить женщину, как оставшиеся две ипостаси удалились в море и печальный зов перестал выкликать его имя. Только сейчас Рюдзи почувствовал, что все, отвергнутое им, теперь, в свою очередь, отвергает его.

Пускай до сих пор полыхающий огнями мир и не принадлежал ему, но он чувствовал, как под милыми сердцу тропическими пальмами солнце заливает плечи, покусывая их острыми лучами. Теперь осталась только зола. Начиналась мирная жизнь без качки.

Он отвергнут опасной смертью. А славой и подавно. Хмельное буйство эмоций. Пронзающая душу печаль. Расставание. Женские слезы. Вечно терзающая темная жажда приключений. Мощная сила, загнавшая его на самый край земли… Всему этому конец.

— Не выпьете чаю? — раздался за спиной звонкий голос мальчишки-лидера.

— Ага, — не оборачиваясь, ответил Рюдзи, погруженный в свои мысли.

В памяти всплывали берега островов, где он побывал. Французский остров Макатеа на юге Тихого океана. Новая Каледония. Острова около Малайи. Страны Вест-Индии.

В них клокотала обжигающая тоска, угрюмо дожидались добычи грифы, взлетали с веток попугаи, и повсюду росли пальмы! Королевские, финиковые. Из сияющих морских глубин надвигалась смерть, увеличиваясь, словно грозовая туча. Он восторженно грезил о безвозвратно упущенной торжественной смерти героя на глазах десятков тысяч людей. Если жизнь предназначена для этой блистательной смерти, неудивительно, что без нее она теряет смысл.

Теплое, как кровь, морское течение среди атоллов. Льющееся, словно звук горна, тропическое солнце. Разноцветное море. Акулы…

— Чай.

Стоявший позади Нобору протянул Рюдзи коричневый пластиковый стакан. Тот лениво его принял. Отметил, что руки у Нобору немного дрожат, наверно от холода.

Все еще погруженный в свои фантазии, Рюдзи небрежно выпил одним глотком еле теплый чай. Уже потом он показался ему ужасно горьким. Всякий знает, как горька слава на вкус.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы / Проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза