– Александр Григорьевич, не надо меня перебивать. Считаю, что строгий выговор для Козырина слишком малое наказание. А для Агарина слишком большое. И еще. Товарищ Попов, – обратился он к начальнику милиции. – Вы мою просьбу выполнили?
Начальник милиции с недовольным видом посмотрел на Рубанова, помолчал и ответил:
– Пока еще нет…
– Какую просьбу? – отрывисто спросил Воронихин, накаляясь раздражением к Рубанову, к его вежливому голосу и к его манере выговаривать каждое слово четко, старательно.
– Я просил, чтобы работники ОБХСС выяснили – продавалось все-таки золото или нет? Но, как вы видите, товарищ Попов не торопится. Поэтому вношу предложение: обратиться в следственные органы и просить их, чтобы детально проверили работу райпо и лично Козырина.
– Ничего этого не надо! – отрезал Воронихин.
И вдруг подал голос до сих пор молчавший Кондратьев:
– Надо, Александр Григорьевич. Надо. Для нас, прежде всего, надо.
Не переставая ворочать шеей в тесном воротничке рубашки, Кондратьев тяжело, по-медвежьи выбрался из-за стола. Постоял, вытер ладонью со лба пот, хотя в кармане рубашки лежал чистый платок. Видно, забыл от волнения.
– А я вот как скажу. В конце-то концов, надоело ведь. Честное слово, надоело. Ну сколько ж можно! – Он приложил толстую ладонь к груди. – Давайте-ка глянем друг на друга, шибко уж мы хорошо сжились, шибко уж дружно да ладно. Козырин особняк достраивает, начальник милиции начал строить. Вроде и неладно, да свои же мужики-то, неплохие. Да и помогут потом, при случае. Надо что – позвонил, сделают. Сам звонил! В пушку нос – не отпираюсь. Но что из этого выходит? Сегодня Козырин, завтра другой, послезавтра все захотят. А где Авдотьин стройматериалов наберет? Выход один – воровать. Кончать надо, кончать! Мы так бог знает куда уйдем! Спасибо надо сказать за статью, а мы… Если по-вашему решим, Александр Григорьевич, мне завтра на работе стыдно будет в глаза мужикам смотреть. A-а!.. не умею я говорить – неправильно, одно знаю, неправильно!
Замолчав, Кондратьев облегченно вздохнул, словно скинул с плеч тяжеленный груз, который долго давил на него, и даже громоздкая, толстая кондратьевская фигура выпрямилась, стала стройнее. Сел на свое место. Председатель райисполкома, кинув удивленный взгляд и хмыкнув, отодвинулся вместе со стулом чуть в сторону.
Глухое, упорное сопротивление начинал ощущать Воронихин. Если пуститься в дальнейшее обсуждение, оно будет нарастать с дьявольской силой. А поэтому… Пока еще не все переварили сказанное Кондратьевым… Упруго поднялся со своего кресла.
– Хватит дебатов! Ставлю вопрос на голосование.
– Извините, я еще не все сказал, – снова поднялся Рубанов. Положил перед собой тонкую картонную папку и открыл ее.
До сих пор, до сегодняшнего дня, Воронихин всерьез Рубанова не принимал. Ну, поговорит, выскажет свое недовольство, а последнее-то слово все равно остается за ним, Воронихиным. Да и не будешь ведь ему объяснять, что на этом бюро он решил еще раз убить двух зайцев – замять скандал и припугнуть Козырина, а потом тихонько избавиться от него. Все будет сделано по-честному, только не сразу. Ведь не может же он рвануть сейчас на груди рубаху и закричать: да, я виноват! В конце концов, имеет же он право за все свои заслуги не подставлять себя под удар. Все эти мысли промелькнули у него в одно мгновение, а в следующее он уже насторожился и напрягся – понял, что сейчас Рубанов выложит что-то такое, чего он не мог и предположить. Вот, оказывается, как – тихой сапой, без шума. Лучше уж Савватеев, от того, по крайней мере, знаешь, чего ожидать.
Рубанов доставал из папки один листок за другим и спокойным голосом докладывал: партийная организация в райпо практически бездействует, распродажа дефицитных товаров по запискам вошла в норму, ревизионная служба работает очень плохо, есть все основания подозревать, что совершаются большие хищения, часть товаров уходит из района на сторону…
Голос Рубанова как бы сортировал сидящих за столом: одни смотрели на него, другие на Воронихина. И первый понял, что большинство пока на его стороне. Многолетняя привычка срабатывала. А раз так…
– Все эти факты надо проверить. А сейчас ставлю вопрос на голосование.
С перевесом всего в один голос были приняты предложения Воронихина.
– Андрей Егорович и вы, Павел Павлович, зайдите ко мне.
Рубанов догнал их уже на крыльце, когда они спускались с высоких ступенек. Савватеев остановился, а Андрей даже не оглянулся, только ускорил и без того широкий шаг.
– Андрей, подожди.
Он на ходу обернулся и ломким, срывающимся голосом крикнул:
– Да не хочу я ни с кем разговаривать!