Морок

– Такой мужик помер, такой мужик… – Тихо положил ладони на стол. – Фронтовой друг, Ленька Захарин – лучший разведчик в дивизии. С нейтралки меня на себе вытаскивал. А я на похороны не поехал – стыдно, и на мертвого смотреть стыдно. Он мне письмо перед этим написал: приезжай попрощаться, долго не протяну. А у нас как раз комиссия, помнишь? Побоялся, что без меня напортачат… Ленька, Ленька… Командир полка ему под Харьковом свой орден прикрутил за «языка»…

На улице стемнело, зашуршал дождь. В темноте, в шуршании дождя вспыхивали беззвучно августовские зарницы, предвещая скорую осень. На несколько мгновений мутно озарялись кусты в садике, изгородь, виден был густой отвесный дождь – и все исчезало. Кижеватов, кряхтя, поднялся, подошел к окну и распахнул створки. В избу дохнуло влажной прохладой.

Козырин не знал, что говорить, молчать тоже было неудобно. Вертел на столе вилку.

– Удивляешься, поди, с чего это старик разоткровенничался?

– Да нет.

– Ладно, молчи, знаю. – Кижеватов не поворачивался, говорил в открытое окно, в шуршащую темноту. – Я тебя сразу на заметку взял. Люблю тех, кто своей головой пробивается. Ну, думаю, помогу парню в люди вылезти. А чему учу? А? Еще года два, обкатаешься, как кругленькая галька, все ходы-выходы узнаешь, на мое место сядешь. И привыкнешь. Про себя подумаешь, что дрянь, а смолчишь, у гальки ж углов нет. Вот скажи, знакомых у тебя много?

– Порядком.

– А друзья? Будет у него одна рубаха, он снимет и тебе отдаст? Нет у тебя таких друзей. Пнут нас завтра – все мимо пройдут и не поздороваются. А я вот знаю это, а все равно за стул держусь, боюсь потерять. Один был Ленька на всю жизнь. Тебе не понять. Я после армии пришел, грудь звенит, лейтенантские погоны, шесть классов образования и двадцать три года. А умел только быкам хвосты крутить. Двенадцать лет на учебу ушло: школа, техникум, институт – и все после работы. Каково? Попробуй теперь отдай все это и стул в придачу за здорово живешь! Вот и получился флюгер на ветру. А надо ли? Черт возьми! – стукнул кулаком по подоконнику.

– Трофим Афанасьевич, давайте спать. Я постель разберу.

– Давай спать. Эх, мать моя…

Он долго укладывался, стонал, всхрапывал, еле угомонился. Козырин накинул дождевик, вышел на крыльцо. По деревне в беспорядке были раскиданы мутные от дождя пятна фонарей. У соседей тревожно мычала корова, наверно, пугалась ярких зарниц, не унималась: они пыхали и пыхали в небе. Неприютно и одиноко стоять на крыльце. Козырин заторопился в дом.

Утром поднялись рано, даже не позавтракав, отправились в универмаг. Козырин глядел на энергичного Кижеватова и удивлялся: словно не было вчерашнего разговора. Трофим Афанасьевич шумно отчитал продавцов (почему не надели фирменные халаты?), заставил переодеться, сам поправил на стеллажах тюки с материалом (не понравилось, как лежат), отослал шофера за красной ленточкой и ножницами.

На открытие собралась почти вся Канашиха. Воронихин сказал речь, ему дружно похлопали, и народ повалил в универмаг.

– Молодцы, купцы, – Воронихин развел руками, когда отошли в сторону. – Что и говорить, молодцы.

– Я-то здесь ни при чем, – заскромничал Кижеватов. – Вот герой дня. Сам предложил, сам пробил, сам построил. – И незаметно толкнул Козырина в бок. – Проси.

Он все знал, опытный, тертый калач, знал, когда и как говорить с начальством. И не забыл ведь, что Козырину нужно.

Воронихин повернулся:

– Вы чего там шепчетесь?

– Да я со шкурной просьбой, Александр Григорьевич. Жениться собрался, да и мать, наверно, перевозить придется, а квартира однокомнатная. Расширить бы…

– Раз нужно, значит, расширим. Для таких людей мы ничего не жалеем.

Козырин шел и удивлялся – как все просто. А Кижеватов подталкивал его и посмеивался.

Да, черт возьми, невеселый получился визит к Кижеватову. Так и тянуло в прошлое, но Козырин упорно сопротивлялся. Заказал по телефону ужин, а когда его принесли из ресторана, устроил с Надеждой настоящий пир, был к ней необычно внимательным и ласковым. А она все смотрела на него с немым вопросом и ожиданием, как смотрела у Кижеватова.

– Как тебе наш визит? – спросил Козырин. – Одного не пойму – зачем он меня звал? Старая калоша, морали взялся читать!

– Петя, это я его попросила.

– Что-о?

Он вплотную придвинулся к Надежде, цепко ухватил ее за плечо, глубоко заглянул в глаза. Надежда свой взгляд не отвела, не испугалась, только чуть откачнулась.

– Отпусти меня. Я его специально разыскала и специально попросила, чтобы он тебя позвал.

– Зачем?

– Ты ведь не хочешь доживать так, как доживает Кижеватов? А тебя ждет такая же судьба. – Надежда мягко сняла с плена его руку, обхватила Козырина за голову, торопливо и жадно прижала к себе, захлебываясь от слов, заговорила быстро, сбиваясь, шепотом, прямо в ухо: – Петя, брось свои дела, живи нормально, как все! Иначе у тебя будет только один конец, конец Кижеватова, он одинокий, забытый… Ведь страшно так доживать! Петя! Давай бросим, уедем куда-нибудь! В тундру, в пустыню, к черту на кулички! Я устала за тебя бояться! Устала!